Новые приключения в Стране Литературных Героев

Гэррис. Слышишь, Негоро? Сдается мне, что эти люди или призраки обращаются не к кому иному, как к нам с тобой!

Старый матрос. Ишь ты, быдто бы не по-нашему, не по-российски балакают. Ну, да ничего! Хлеб-соль, она не раз­бирает, кто чей. Милости просим матросских штей отведать! Артюшка, подай две ложки!

Молодой матрос. Пожалуйте!

Лучкин. Садись, ребята! Шти на ять! Самолучшие шти!

Гэррис. Черт побери, Негоро, что они там болтают? Мо­жет быть, угрожают нам? Я не разберу ни словечка из их ди­карского или бесовского наречия!

Негоро. Вообрази, Гэррис, я также никогда не слыхал – ни в море, ни на каторге – этого диковинного языка!

Гена(несколько разочарован отсутствием немедленного возмездия). Вот это да! Что это, Архип Архипыч? Почему они друг дружку понять не могут?.. А-а! Ясно!

Профессор. В самом деле? И что же тебе ясно, Геночка?

Гена. Ну, как же! Эти... Гэррис с Негоро, они откуда? Из французской книжки! Жюль Берн по-французски писал! Вот и...

Профессор (даже рассмеялся). Нет, Гена, это ты не очень ловко сообразил. Насколько я знаю, ты у нас с француз­ским языком тоже не слишком в ладах, а между тем все и всех отлично понимаешь. Вообще запомни, дружок: таких барьеров для взаимного непонимания не существует в единой и общей Стране Литературных Героев! Тут дело...

Но и на этот раз объяснить ему не удается.

Лучкин. Слышь, Захарыч, кажись, они всамделе по-нашему ни в зуб ногой. Их зовешь, а они ни в какую! Того гляди, голодные останутся.

Старый матрос. И то, братец ты мой! Эй, господа! Того... этого... ну, по-вашему сказать, вали манже с нами!

Лучкин (искренне переживая). Нет, не понимают... Вот мы сейчас! Эй, Максимка! Беги, волоки дорогих гостей к матрос­скому угощению!

Гэррис. Что такое, Негоро? Этот черномазый так обна­глел, что смеет хватать меня за руку?

Негоро. Давно не пробовал бича, обезьяна? Пошел прочь! Прочь! Ах, так?.. На тебе! (Жалобный крик негритенка.)

Лучкин (в смятении и гневе). Братцы! Что ж это? Гляди, он арапчонка забижает!

Молодой матрос. Ишь, размахался! Совсем как тот мериканец!

Старый. Ну, господа, мы с вами по-хорошему, всей ду­шой, значит, а вы эдак? Стало быть, на себя пеняйте! Держись!!!

Профессор. Вот теперь, Гена, мы смело можем поки­нуть паровой клипер «Забияка»!..

Они вновь одни.

Гена. Эх, чего ж вы? На самом интересном месте!

Профессор. Ты полагаешь, на самом? Вряд ли. Все ясно: справедливость восторжествует, потому что уж теперь-то русские матросы отлично поняли этих негодяев.

Гена. Представляю, как они им... А кстати, Архип Архипыч, чего же раньше-то не понимали?

Профессор. Да потому, что здесь, если угодно, встре­тились два совершенно разных, непонятных один другому мира... Нет, я сейчас имею в виду не два различных и даже противо­положных отношения к человеку, в данном случае к негритенку Максимке. Это само собой. Но тут еще и два разных художест­венных мира. Понимаешь? Два разных способа изображения жизни и человека. Ну, подумай сам: разве герои Жюля Верна, хотя бы те же Гэррис и Негоро, написаны как живые, взаправ­дашние, самые что ни на есть достоверные люди? Нет, конечно! Они вполне условные персонажи, и с них даже спрашивать нече­го, чтобы они были наделены живыми, неповторимыми человече­скими характерами...

Гена. Вы что же хотите сказать? Что Жюль Верн, по-ва­шему...

Профессор. Успокойся, успокойся! Никому и в голову не приходит обижать твоего Жюля Верна. Я ведь сказал: «...и спрашивать нечего...» Не надо, несправедливо спрашивать! То есть в приключенческих романах замечательного французского писателя, весьма благородных по мыслям и чувствам, насыщен­ных разного рода познавательными сведениями, такие условные персонажи вполне на своем месте. Это такая литература, вот и все!

Гена. А у вашего Станюковича?