Холмс.
Потерпите, Уотсон. И вдумайтесь. Ведь и достопочтенный Савельич, и куда менее привлекательная Еремеевна – люди той эпохи, когда узаконенное рабство, крепостное право еще в расцвете и силе. Когда даже многие лучшие люди России не могут представить себе своей страны, идущей иным путем. А помещик Обломов и его крепостной человек Захар живут на пределе крепостного права, перед самым концом его, – ведь роман «Обломов» был закончен в 1858 году. И в эти годы уже многим и многим ясна противоестественность и противозаконность рабства. Это общее настроение. Оно сказалось не только в характере Штольца, активного и деятельного героя романа. Не только в самом Обломове, который не мыслит себя без прежней, крепостной Обломовки и умирает вместе с нею. Нет, даже та самая странность Захара, то, что он и предан барину, и обманывает его, любит и ругает, – тоже свидетельствует о близком конце такого чудовищного явления, как крепостное право. Даже «рыцарь лакейской», как иронически выражается Гончаров, даже раб, обожающий господина, и тот по-своему, по-лакейски выражает свое отношение к рабству. Попросту тем, что скверно делает свое стародавнее дело... Уф! Признаюсь, этот монолог дался мне с не меньшим, если не большим, трудом, чем разгадка тайны человека со шрамом или пестрой ленты. И поэтому я позволю себе наконец замолчать. Сэм. Эй, любезные! Красавцы!ЛОШАДЕНДУС СВАЛЕНДУС С МОСТЕНДУС
Профессор.
Что это ты нынче сияешь, как медный грош? Может быть, опять что-нибудь смешное перечитывал?Гена.
Почему? Что ж я, дальше книжек ничего не вижу?..Профессор.
Так уж и готовый?Гена.
Ну да! А то даже целая повесть! Сядь только, запиши как есть, – и все дела! Эх, жалко, нам уроков много задали, а то я прямо сейчас бы записал – вот бы все читатели со смеху поумирали... Да вы послушайте все по порядку. Приходит, значит, сегодня в школу Игорек наш Малашкин, а в руках у него...Профессор
Гена.
А, может, им тоже будет интересно?Профессор.
Очень возможно, но ждут-то они от нас все-таки другого. Так что отложим твой рассказ про Игорька Малашкина и...Гена
Профессор.
Наоборот! Я весь внимание. Настолько, что успел заметить очень интересную фразу, которую ты сам, может быть, произнес всего только походя.Гена.
Это какую?Профессор.
Да в которой ты выразил мысль, будто бы то, что произошло у вас на уроке физики, уже совершенноГена.
Вот вы про что... А что ж тут такого? Если хотите знать, я, Архип Архипыч, вообще давно заметил, что писатели очень любят школу описывать. И все почему? Ну, во-первых, каждый в школе учился, так что тут и изучать специально ничего не надо: весь материал – вот он, под рукой. Готовенький! А во-вторых, про школу ведь что ни напиши, все увлекательно получается. В ней всегда столько интересного и смешного происходит, что и выдумывать и даже особенно думать незачем.Профессор.
Ах, вот как! Даже и думать?Гена
Профессор.
Да тут не говорить, тут ехать надо!Гена.
Куда?Профессор.
Разумеется, в школу. Куда же еще?Первый голос.
Эй, Ипсе!Второй.
Чего тебе?Первый.
Давай, друже, скакая играше веселыми ногами в Зеленецкий!Второй.
В кабачару?Первый.
Туда! Дерганем столбуху, яже паче всякого глаголемого бога или чтилища!Второй.
Добро! Только ведь учитель прознает, так на воздусях отчехвостит!Первый.
Объегорим! Да и всего-то одну штофенди!Второй.
Ну, была не была! Наяривай!Гена.
Архип Архипыч, куда ж это вы меня завезли? Они не по-русски, что ли, говорят?Профессор.
Да, пожалуй, что не по-русски. По-бурсацки... Молодые люди! Можно вас на минутку?