Гена.
А что вы думаете? И ссажу! (Решительно.) Пустите-ка меня к пульту...
Неизвестно, какую там Гена нажал кнопку или какой повернул рычажок, но мы вдруг оказываемся в странном, во всяком случае, непривычном мире. Добросовестно стучат копытами лошади, покрикивает на них для порядка кучер Селифан, скрипит, покачиваясь, чичиковская бричка
– в общем, с одной стороны, все совершенно реально. Натурально, как сказали бы в те времена. И в то же время звучит прекрасная музыка, чудная, неземная, как опять-таки говаривали тогда, и полный глубокого волнения голос (может быть, самого автора, прямо высказывающегося в так называемых лирических отступлениях?) произносит знаменитые гоголевские слова, к сожалению, давно и для многих уже потерявшие свою «чудность» от обязательной школьной зубрежки.
Селифан.
Эй, вы, други почтенные! Эх, вы, кони мои, кони, мчитесь сокола быстрей!Голос.
И какой же русский не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, его ли душе не любить ее? Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит...Гена
(он настолько занят мстительным намерением, что как бы и не слышит этой поэзии, да, впрочем, и без «как бы»: улавливает одни слова без их вдохновенного смысла). Да уж, сейчас вы у меня полетите! Внимание! Включаю произвольное изменение сюжета! Рраз!...
В самом деле, раздается какой-то скрежет, однако ничто не меняется.
Селифан.
Эй, вы, кони мои шалые! Пади, пади!Голос.
Эх, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке?..Гена.
Архип Архипыч! Машина не сработала! Сломалась, что ли?Профессор.
Ну, не думаю. Просто, может быть, Чичикова не так-то легко ссадить? Может, он не совсем таков, каким ты его представляешь?Гена.
Как это не таков? Вы же сами слышали, даже Манилов проговорился. Шулер он – и больше ничего!Профессор.
Что ж, если ты так уверен, то и машине дай соответствующее задание... Видишь эти клавиши? Да, эти, как у пишущей машинки. Возьми и выстучи на них то, что ты мне сказал. Что Чичиков шулер – и больше ничего.Гена.
Это пожалуйста! (Стучит, как неумелая машинистка, редко и вразнобой.) «Чи... чи... ков... шу... лер... и... боль... ше... ни... че... го...». Все!Профессор.
А теперь переключай!
Видимо, Гена все-таки медлит, потому что продолжает звучать тот же глубокий голос, произносящий те же прекрасные слова.
Голос.
Эх, кони, кони!.. Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли мощные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху...Гена
(решившись). Включаю!
Вот на этот раз эксперимент наконец удается. По крайней мере происходит что-то чудовищное: шум, грохот, треск, испуганное лошадиное ржание, человеческие вопли.
(Торжествующе.)
Ура! Ссадил! Вон как они вверх тормашками полетели!Селифан
(кряхтит). Вишь ты, как перекинулись! И с чего бы?«Чичиков»
(хотя, пожалуй, только Гена может продолжать считать его Чичиковым).Куда смотрел? Ворона! Гусь! Чурбан!Я вижу, ты опять напился пьян?Селифан
(рассудительно). Нет, барин, как можно, чтоб я был пьян? Я знаю, что это нехорошее дело быть пьяным. С приятелем поговорил, потому что с хорошим человеком можно поговорить, в том нет худого, и закусили вместе. Закуска – не обидное дело...«Чичиков».
Молчать! Небось тянул бутылками большими?Нет! Бочками сороковыми!