Собакевич.
Мошенники! Христопродавцы! Я вас тут всех знаю, вся Страна Литературия такая! Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет!Профессор.
Ах, вот кого ты пригласил в объективные арбитры?Гена.
А что? Зато уж кто-кто, а он Чичикова как облупленного знает! Ведь правда же, Михаил Семеныч, знаете вы Чичикова?Собакевич.
Чичикова? Как не знать? Ведь это же первый разбойник в мире! Продаст, обманет и пообедает за ваш счет!Профессор.
Ну, неужели у него нет хоть малюсенького достоинства?Собакевич.
У Чичикова? У этой собаки? Тьфу! Сказал бы и другое слово, да вот только что по радио неприлично!Профессор.
И все-таки... Ну, скажем, дамы на губернаторском бале утверждали, помнится, что у него очень симпатичное лицо.Собакевич.
И лицо разбойничье! Вы дайте ему только нож да выпустите на большую дорогу – зарежет, за копейку зарежет!Профессор.
Так уж и зарежет?.. Впрочем, что с вами спорить! Однако, я думаю, и вы не откажете Чичикову в том, что он весьма и весьма не глуп?Собакевич.
Кто это вам сказал? Он только что прикидывается умным, а такой дурак, какого свет не производил! Уж мне ли этого не знать? Кто, по-вашему, ему Елизавет Воробья за мужскую душу спустил? А он проглотил да еще и облизнулся... Экий болван!Гена.
Ну? Видите, Архип Архипыч?Профессор.
Нашел на чье мнение полагаться! Ты бы еще Ноздрева сюда вызвал. Да Собакевич ни о ком никогда ни одного доброго слова не произнес.Голос.
Ах, совершенно, совершенно справедливо изволили вы заметить! Михайло Семенович наипочтеннейший человек, а хозяин таков, какого во всем свете не сыщете, однако ж, что таить, бьшает скор на слово! К чему эти резкости? Не лучше ль, право, этак соблюдать любезность, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье этакое... э... э...Профессор.
А, ты и Манилова пригласил?Гена.
Так вы же сами объективности хотите!Манилов.
Да-с! Это я-с, позволю себе заметить! Как только заслышал я, что вы изволили завести речь о почтеннейшем друге моем Павле Ивановиче, я тотчас прилетел на крыльях дружественных чувств моих... О, Павел Иванович! Ну что за человек, право! Как это он может этак, знаете ли, повести беседу, наблюсти деликатность в своих поступках...Собакевич.
Деликатность! Мне лягушку хоть сахаром облепи – не возьму ее в рот!Манилов.
Ах, Михайло Семеныч! К чему скрываете вы под напускною грубостию нежнейшую душу свою? Поверьте, господа! Наш Михайло Семеныч только с виду таков, а сам мухи не обидит! Говорю вам, господа, как честный человек!Собакевич.
Что правда, то правда. У нас тут все христопродавцы, один вот он, Манилов, честный...Манилов.
О, благодарю вас, Михайло Семеныч, благодарю! Доброе слово ваше для меня, как майский день! Именины сердца!Собакевич
Манилов.
Как-с? Извините, я несколько туг на ухо. Мне послышалось престранное слово!Собакевич.
Да, свинья! Он да еще этот самый Чичиков – это Гога и Магога.Манилов
Гена.
Ладно, не обращайте внимания. Лучше скажите: вот вам лично Чичиков какое-нибудь жульничество предлагал? Например, мертвые души продать?Манилов.
О нет, нет, никоим образом!.. То есть да, была у нас беседа касательно душ, кои, если так можно выразиться, прекратили земное свое странствие, однако ж, господа, я сразу спросил у Павла Ивановича: не будет ли, дескать, это предприятие, или, чтоб еще более, так сказать, выразиться, негоция, – так не будет ли эта негоция несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?Собакевич.
Мошенник! Да еще и лгун вдобавок!.. У-у, христопродавец!Гена.
Ну, Архип Архипыч, слыхали? Конечно, я все это и раньше знал, но решил: уж пусть все по правилам будет. И за и против!.. Нет, вы как хотите, а мы с Шукшиным правы! Не может Чичиков, как ни в чем не бывало, на «птице-тройке» скакать! Это Гоголь чего-то недодумал.Профессор.
Если так, то я ведь уже советовал тебе: исправь его оплошность. Ссади Чичикова с «птицы-тройки».