Я вижу снова, как и прежде, —…Стоит озябший часовой.[174]У Светлова есть строки, близкие к одновременно слагаемым песням Окуджавы или предваряющие их:
Дай, я у штаба подежурю,Пойди немного отдохни!..…Далекие красногвардейцы!Мы с вами вроде старики…Погрейся, дорогой, погрейсяУ этой тлеющей строки!Этот же ход – в другом по материалу стихотворении («Разговор с девочкой», 1957):
Я вижу – на краю стихотвореньяЗаплаканная девочка стоит.[175]Там же:
У меня оборваны все связиС дрейфующею станцией любви.[176]Или – в том же 1957 году:
Как мальчики, мечтая о победах,Умчались в неизвестные краяДва ангела на двух велосипедах —Любовь моя и молодость моя.«Бессмертие»[177]Поэзия – моя держава,Я вечный подданный ее.«Моя поэзия»[178]Тремя годами позже у поэта предшествующего Светлову поколения – Николая Асеева – появится стихотворение, невольно сбивающееся при чтении на одну из мелодий Окуджавы, близкое к ритмико-синтаксическому строю его песен (в том числе и уже известных к тому времени) по крайней мере несколькими фрагментами («Три – не родных, но задушевных брата, / деливших хлеб и радость пополам»; «Они расселись в креслах, словно дети, / игравшие во взрослую игру»[179]) и во всяком случае – финальными строками:
Три ангела в моих сидели креслах,оставивши в прихожей крыльев шелк.«Посещение», 1960[180](К тому же и речь в стихотворении идет о поэтах и поэзии.)
Или:
… Отчего ж —лишь осыплет руладами —волосахолодок шевелити становятся душикрылатыми?!«Соловей», 1956[181]Сравним с последними строками хотя бы одну из самых ранних песен Окуджавы:
Просто мы на крыльях носимто, что носят на руках.«Не бродяги, не пропойцы…»[182]Сравним еще с более поздними строками Окуджавы:
… Что все мы еще молодые,и крылья у нас золотые.«Затихнет шрапнель, и начнется апрель…»[183]«Соловей» Асеева вообще в целом близок строю зарождавшихся в те годы песен Окуджавы:
Песне тысячи лет,а нова:будто только чтополночью сложена……Те слова —о бессмертье страстей,о блаженстве,предельном страданию…[184]Строка из стихотворения «Песнь о Гарсиа Лорке» (1956–1958): «Так всегда перед смертью поступают поэты»[185] получила тогда огромную популярность – стихи эти часто звучали едва ли не ради этой «ударной» строки: нагруженность слова «всегда» утяжеляла все стихотворение.
И, во всяком случае, стихотворение Асеева «Портреты» (1952–1960, «Зачем вы не любите, люди, / своих неподкупных поэтов?»[186]) кажется предварением стихов, которые Окуджава датирует 1960-ми годами – «Берегите нас, поэтов, берегите нас…».[187]
Несомненным и нескрываемым кажется воздействие на одну из первых песен Окуджавы застрявшей с конца 1920-х годов в ушах нескольких поколений «немецкой революционной песни» М. Светлова о маленьком барабанщике:
… Средь нас был юный барабанщик.В атаках он шел впередиС веселым другом-барабаном,С огнем большевистским в груди.Однажды ночью на привале…Пропеть до конца не успел.…И смолк наш юный барабанщик,Его барабан замолчал.…Погиб наш юный барабанщик,Но песня о нем не умрет.[188]В песне «Веселый барабанщик» (исполнявшейся автором, во всяком случае, в начале 1960 года[189]) очевиден отклик на известный, политически отмеченный текст. На связь прямо указывает – помимо барабана и барабанщика – ключевое в обоих текстах слово «веселый». Чтобы услышать того, кто у Светлова «смолк», «пулей вражеской сраженный» «ночью», надо встать «пораньше» – вместе с дворниками, то есть на рассвете. (Напомним, что в те годы в ходу была песня Ива Монтана – и в оригинале, и в переводе: «На рассвете, на рассвете…» – с перечнем того, что происходит обычно именно на рассвете: «рассвет» выделился в песенной лирике.) Тогда звук барабана станет различим для посвященных и в полдень, и вечером, и в полночь…