Новые райские кущи

Ну и что? Осмыслила? Ага, еще как! Софья прекрасно понимала, что голый демарш ее «заядлой подруги» Эллы никакого отношения к Ярославу не имеет и близко, но повела себя так, как будто имеет. Она совершенно точно знала, что Ярослав не может ее предать, тем более таким тупым, пошлым образом. Да что там таким! Вообще никаким образом он не может ее предать, и все тут! А своим поведением дала понять, что поверила Элке, а не ему.

Вот так.

То, что они с Ярославом теперь порознь из-за нее, это Софья поняла тогда со всей очевидностью, теперь оставалось понять, почему она даже не попыталась исправить эту ситуацию. Ну, или хотя бы объясниться.

Порознь — русское слово, в старину говорили: «порознить» кого-то от кого-то — развести в разные стороны, разъединить, отлепить друг от друга.

Вот они и отлепились, из-за нее и остался инь без яня и янь — без иня.

Давно следовало лежать в постели и если не спать (потому что бесконечные, растревоженные мысли и чувства никак не хотели успокаиваться и вряд ли позволили бы ей просто заснуть), то хотя бы просто стараться расслабиться после слишком уж насыщенного событиями, встречами, разговорами и потрясениями дня.

Приняв душ и переодевшись в любезно предоставленную бабушкой новую шелковую пижамку (ни разу не удивившую Софью тем, что она идеально подошла ей по размеру), выключив большой свет и оставив лишь тусклый светильник у изголовья кровати, не разгонявший темных, таинственных теней в углах комнаты, она сняла покрывало с кровати и уже было наладилась ложиться. Но отчего-то вдруг посмотрела в сторону окна и, поддавшись необъяснимому порыву, подошла к этому большому «иллюминатору» и замерла, позволив захватить свое сознание крутящейся повторяющейся фразе, сказанной Леной…

Нет, надо постараться переключить на что-то иное бесконечные, изводящие мысли-думы о Ярославе. Воспоминания о нем и о той их счастливой жизни, которую они упустили, и это постоянное, почти физическое ощущение его близкого присутствия где-то рядом — в одном доме, в одном пространстве, в одном дыхании — близко. Совсем близко…

Надо хотя бы попробовать отодвинуть на дальний план все эти мысли-размышления, что ли. Руководствуясь этой идеей, Софья отошла от окна, взяла с тумбочки смартфон, сразу же убавила наполовину звук (не хотелось ничего громкого, тем более случайно вырвавшегося бодрого звука, хотелось чего-нибудь негромкого, но вдумчивого и спокойного) и, открыв плейлист своей музыкальной подборки, начала листать, выбирая что-нибудь, что соответствовало бы ее настроению.

И…

Решительный, но короткий стук в дверь нарушил клубящуюся темнотой по углам тишину комнаты, заставив Софью непроизвольно вздрогнуть от неожиданности, из-за чего палец ее соскользнул и нажал команду воспроизведения композиции, которую она пролистывала в этот момент: в комнату вошли приглушенные звуки первых нот «Нежности» Шопена.

Резко повернувшись, Софья посмотрела на дверь, совершенно точно зная, кто за ней стоит. Не остановив воспроизведение (тут же позабыв обо всем остальном мире, не имевшем сейчас никакого значения) и не отрывая взгляда от двери, она автоматически положила назад на тумбочку телефон, глубоко вдохнула, медленно, тихонько выдохнула и… пошла к двери.

И в тот миг, когда Софья распахнула дверь и увидела Ярослава, замершего на пороге, мелодия Шопена заполнила комнату и весь мир вокруг них двоих своей тихой, высокой прозрачностью.

Они стояли и смотрели друг на друга…

Стояли и смотрели…

Никто из них не сделал ни одного движения. Они просто одновременно вздохнули, а когда выдохнули, оказались в объятиях. Не в горячечных и страстных, а в щемяще-нежных, словно две потерявшиеся души, неожиданным, чудным образом вновь обретшие, нашедшие друг друга. Вдыхая единственно родной запах, прижимаясь всем телом к бесконечно близкому человеку и чувствуя вместе, как снисходит на них благодать, от которой перехватывало дыхание и наворачивались слезы.

Им не нужна была никакая музыка — они творили музыку сами и слышали только ее, слышали только друг друга, снова обретая свой мир, в котором были только они вдвоем. И на самом высокой, почти непереносимой точке накрывших их чувств они слились в поцелуе… В поцелуе, который из бесконечной нежности стремительно трансформировался в страстный, горячечный, требующий продолжения. И момент, за который они преодолели отрезок расстояния от двери до кровати, выпал из памяти и сознания обоих.

Они не произносили горячечным шепотом признаний, не пытались объяснять что-то друг другу — любые слова не имели сейчас никакого значения и не могли бы встроиться в те чувства, ощущения и эмоции, которыми они были переполнены и которые переживали в этот момент.

Ярославу казалось, что он не целует Софью, а словно пьет из живительного источника ее поцелуй. Он ласкал ее хрупкое тело, испытывая непередаваемую смесь чувств: острое, до боли горячее желание и какую-то потрясающую нежность к ней на уровне благоговения…