Новые райские кущи

Софья смотрела на него своими нереальными, ярко-голубыми прозрачными глазами, и от этого ее взгляда, от ее шелковистой кожи, от ее дыхания и запаха у Ладникова кружилась голова. И ему казалось, что он сейчас совсем с ума сойдет, страшась и одновременно желая продлить свое сумасшествие, в котором он до самой малой клеточки чувствовал ее всю и был абсолютно созвучен со своей единственной Женщиной.

И, когда стало невозможно больше переносить накрывшие их с головой чувства и эмоции, они слились в одно целое. Он вошел в нее мощным и одновременно нежным и сильным рывком, и, не останавливаясь, продолжил движение, направляя единый поток, двигаться не навстречу друг другу — а вместе, в одном направлении и течении. Туда, к их прекрасной, совместной вершине, на которую в искрящемся потрясении всех чувств они и выскочили вдвоем, вместе…

В этот миг никто и ничто на свете не смог бы их порознить…

Никто и ничто — уже нет.

Лежали, прижавшись друг к другу, молчали, остывая и отпуская потихоньку пережитое потрясение чувств и взрыв эмоций, и смотрели — близко-близко — в глаза друг другу.

Так вот лежали, молчали и смотрели.

Кто из них сделал первое движение? Кто вдохнул или выдохнул — не понять, не уловить. Но в какой-то миг они вновь соединились в долгом, нежном, немного горчившем сожалением об упущенном времени поцелуе… Который повел, повел их за собой, снова соединив одним движением Ярослава их тела в единство двоих, в котором было много нежности и глаза в глаза до самого конца, до самого высшего аккорда.

— Я соскучился по тебе ужасно, — прошептал он, немного отдышавшись, не меняя позы и не отпуская взгляда ее удивительных глаз, — просто зверски соскучился.

— Почему тогда ты не появлялся и вообще никак не проявился за все эти пять месяцев? — задала Софья вопрос, больше всего мучивший ее эти самые почти пять месяцев.

— Реально был в командировке, — объяснил Ярослав и, скатившись с нее, повернул Соню на бок, лег напротив, придвинул к себе поближе, чтобы так и не отпустить ее взгляда. — Через неделю после той нашей с тобой чумовой ерунды, — мягко обозначил Ладников происшествие с Элкой, — полетел на Чукотку. Там несколько месяцев назад открылся новый Центр приема космической информации, надо было налаживать рабочие протоколы и общую коммуникацию. Оттуда на Камчатку, кое-что требовалось посмотреть самому, ну и поработать с коллегами. С Камчатки на Сахалин, из Сахалина во Владивосток, там тоже перепроверили и подогнали все совместные протоколы и «настройки». А оттуда уже в Северную Корею.

— Да ты что? — подивилась Софья. — И как там?

— Интересно. Крутые они ребята, если честно. Я потом тебе поподробней расскажу о своих впечатлениях и даже покажу кое-что. В Корее около месяца провел, а потом полетел в Китай. Вот там дольше всего задержался. Вернулся три дня назад.

— Не было связи? — спросила Соня, иронично улыбнувшись одними уголками губ. — Везде?

— Кое-где была, — признался Ладников. — Я хотел тебе позвонить и написать, и уже было начал сочинять письмо, но понял, что мне необходимо вот так, как сейчас: совсем близко, когда ты реальная, рядом, глядя в твои глаза. А не скупо по электронке.

— Почему не позвонил и не попытался встретиться со мной за ту неделю перед командировкой, пока еще был в Москве? — спросила Соня, внимательно всматриваясь в его лицо.

— Честно? — спросил Ладников и, еле касаясь, нежным, успокаивающим поглаживанием провел пальцем по ее щеке. — Был обескуражен, — откровенно признался он. — В первый момент никак не мог поверить и врубиться в то, что ты реально купилась на эту низкопробную откровенную подставу и вообще могла подумать, что я вот так… Был уверен, что ты знаешь и понимаешь меня, да и чувствуешь, как никто другой в мире. И только ты. И вдруг… И не звонила, не писала все эти дни… Даже не попыталась просто поговорить и все выяснить. Мне от этого твоего молчания так фигово было… Я чувствовал себя пострадавшим и хотел понимания. И чтобы ты меня пожалела, а потом мы вдвоем поржали бы над всей этой ерундой. И только когда летел в самолете на Чукотку, понял, что сам дурак и сам виноват во всем, что произошло.

— Нет, — возразила ему Соня, — не ты, это моя вина. Я постоянно думала и подсознательно повторяла про себя, что невозможно, чтобы все было настолько прекрасно, как у нас с тобой. Ну не может же быть на самом деле, чтобы и любовь такая истинная, взаимная, и работа любимая у обоих, и полное совпадение наших личностей, и гармония. Прямо звенели и звенели в голове эти страхи и сомнения где-то на заднике, как подкаст. Такая нагнетающая саспиенс музычка, наложенная на идеальную картинку жизни. Вот и спровоцировала. Мне же прекрасно известно, что то, чего больше всего боишься, обязательно и произойдет. Оно и бабахнуло.