Новые русские

— Ах, Артемий, какое несчастье! Кто бы мог подумать, — снова подбегает к понтифику, приседает перед ним на корточки, целует руку. — Вся надежда на вас. Ведь вы великий исцелитель.

— Приятно, когда мне верят, — гладит ее по голове Артемий. — Ну, агнец мой, что наши эскулапы из бакулевского нашли в твоем сердце?

Степан молча подает ему пухлую, наскоро склеенную историю болезни. Понтифик внимательно изучает кардиограммы, результаты анализов, данные компьютера, разбирается в закорючках, которыми написано заключение. Степан стоит не шелохнувшись. Похож на преступника, покорно ожидающего приговора.

— Да-а-а, агнец мой, — озабоченно растягивает слова Артемий. — Вовремя ты у меня объявился… Успел в последний вагон уходящего поезда. Теперь весь вопрос — как ехать собираешься? В СВ или плацкартным?

Степан смотрит на него с недоумением.

— Какой, к чертовой матери, поезд?

— С названием «жизнь», — ласково уточняет Артемий. — Но сперва хочу знать, чего ты ждешь от меня.

— Как чего? Я хочу жить!

— Как всегда.

Понтифик поднимается, разводит руками:

— О, дважды в одну жизнь никому не удавалось вернуться. Да и к чему? Как любил говаривать умнейший Публилий — «Долга жизнь несчастному — коротка счастливому». Вслушайся, как просто и мудро звучит. О ВИТАМ МИЗЭРО ЛОНГАМ, ФЭЛИЦИ БРЭВЭМ… Жалко мне тебя. Мог бы послужить России. Мозги отличные, ишь какие дела сумел провернуть. К такой жизни есть смысл тебя возвращать, а ежели собираешься прогуливать да пропивать свои миллионы, зачем мне свою энергию на тебя тратить. Таких в Москве пруд пруди. — Артемий замолкает.

Катя встает, прижимается к Степану, шепчет ему на ухо. Тот не знает, на что решиться. Едва от переживаний не теряет равновесия, тяжело садится на диван. Смотрит перед собой:

— Сколько… сколько нужно заплатить, я готов. Мне предложили срочную операцию, какое-то шунтирование… говорят, хорошо делают в Германии. Но у меня очень запущенный случай. Никто гарантий дать не может… Сделай что-нибудь, за любые деньги.

Понтифик садится рядом. Катя заходит за диван, облокачивается на его широкую спинку, так, чтобы быть между говорящими.

— Агнец мой, мне твои деньги ни к чему. Чтобы выздороветь, ты сам должен стать другим…

— Я могу выздороветь? — перебивает его Степан.

— Абсолютно. Сразу после моего сеанса можешь ехать делать кардиограмму, но…

Степан хватает Артемия за руки, стискивает их:

— Согласен, на все согласен, говори…

Артемий не стремится освободиться от его захватов. Задумчиво продолжает:

— Есть в Москве один фонд. Благопристойное заведение. Занимается экологической защитой. Тебе, как бывшему русскому человеку, судьба родины должна быть не безразлична…

Степан снова прерывает его:

— Что ты мне про родину? Хрен с ним, с фондом! Ему нужны деньги? Сколько? Я дам! Сколько?

Артемий освобождает свои руки, идет к фонтану, подставляет их под струю воды. Не оглядывается на Степана и Катю.

— Не нужны им твои деньги. К ним и так солидный капитал потянулся. Тебе следует стать соучредителем его. Они давно вынашивают идею международных программ. Хотят спасти Арал. Если хочешь помочь себе и Аралу — давай.

— А можно без Арала? — зло спрашивает Степан.

Понтифик стряхивает воду с рук, подходит к нему, внимательно смотрит на него:

— Нельзя. Я твое больное сердце должен через астрал подключить к энергии высохшего моря. Пока будешь о нем заботиться, не опасайся за свое здоровье. А как Арал начнет возвращаться к жизни, ощутишь огромный прилив сил, расцветешь и навсегда забудешь о болезнях.

— Сказки, — вяло констатирует Степан.

Тут же вмешивается Катя, обнимает его за голову, прижимает к себе. Кричит:

— Ну, какие же сказки! Ты будешь жить… понимаешь, жить… Поверь Артемию, ведь это так просто… умоляю тебя!

Степан долго молчит, машет безнадежно рукой. Не обращая внимания на причитания Кати, спрашивая Артемия:

— Деньги переводить в Россию?

— Ни в коем случае. Зарегистрируете на Кипре совместную фирму, на ее счет и переведешь.

— Согласен. Но контролировать этот счет буду я.

— Разумеется, — подтверждает Артемий.

Степан утвердительно кивает головой. Понтифик подходит к шнуру, дергает его. Дверь открывается, появляется Фрина.

— С петухом у нас порядок? — спрашивает Артемий.

Вместо ответа Фрина исчезает и возвращается, толкая перед собой металлическую хромированную тележку. На ней сидит нахохлившийся белый петух, рядом — большая медная ступка, длинный обоюдозаточенный нож с черной рукояткой и еще какой-то предмет, завернутый в черный бархат. Поставив тележку рядом с понтификом, Фрина уходит, плотно прикрыв за собой двери.