Мамино последнее скоропалительное замужество закончилось безвременной смертью ее супруга, который был, кстати, моложе и точно здоровее до брака. И на меня легли расходы на похороны, не говоря уже о моральных страданиях. Не моих. Мама обиделась на то, что родственники супруга предложили оплатить семейный участок, чтобы и «моей матушке», как они выражались, было где упокоиться.
– Не собираюсь я там лежать. Мне вообще это кладбище не нравится, – кричала мама. – Зачем семейный участок? Я вообще-то хочу кремацию и чтобы ты мой прах развеяла!
– Семейный участок чуть больше обычного, – ответила устало я. – Можно поставить ограду и цветы посадить.
– Все это кладбище – будто коммуналка. Оградка на оградке, а пройти невозможно, хотя коридор вроде как общий. Увядшие цветы не выносят в мусорку, а на соседний участок перебрасывают. Там нет жизни.
– Мам, это кладбище, там по определению жизни нет.
– Вот поэтому я хочу, чтобы ты развеяла мой прах.
– Мам, пожалуйста, скажи название пансионата. Просто на всякий случай, – попросила я.
– Сколько можно меня попрекать тем замужеством? Я же не знала, что все так плохо! – возмутилась мама.
– Постарайся вести себя прилично, очень тебя прошу.
– Какая же ты скучная! Я в твои годы такой не была! – заметила родительница.
– Да, мама, я помню, какой ты была в мои годы. Только не помню, как звали твоего очередного мужа. Слава богу, что он не скончался и выбрался из брака с тобой живым, – ответила я.
– Он умер через два года, – сказала мама. – Но я тут совершенно ни при чем! Мы с ним просто сохранили дружеские отношения, и он пришел на ужин. Клянусь, ничего не было!
– Мам, я даже знать ничего не хочу. Пожалуйста. Избавь меня от подробностей. Хотя бы этого твоего мужа я не хоронила, – взмолилась я.
Ну и из последнего. Мама считает себя дерзкой и юной. Наплевать, что ей уже сильно за семьдесят. Она позвонила сама, что делает лишь в крайних случаях. Обычно ждет моего звонка, поскольку дочь обязана первой звонить матери.
Мама истошно и натужно кашляла в трубку. Потом долго сморкалась. После чего слабым голосом сообщила, что ей совсем плохо и врач посоветовал отправиться на воды. Прямо так и сказала: «на воды» – прекрасное определение, но не в стилистике мамы. Из-за чего я начала нервничать. Если учесть, что к врачам моя родительница добровольно не ходит, а попадает исключительно по скорой, то глаз у меня начал дергаться. Пока я пыталась подобрать нужные слова, мама поставила перед фактом. Воды – это Адлер, ну или Сочи, и улетает она завтра. Иначе все. Жизнь ее закончится, так и не начавшись. Я подумала, какое это счастье – думать, что твоя жизнь в семьдесят с лишним лет не началась по-настоящему. И все еще впереди.
Мама в тот момент говорила, что ей стало тоскливо и она купила тур на море. Не подумав про жару в августе, стихийные бедствия, штормы и прочее. Про то, что лететь туда не два часа, как раньше, а четыре с лишним. Что после тяжелой аварии врачи вообще не рекомендовали ей куда-либо летать и уж тем более неподвижно сидеть в течение четырех часов.
– Мам, ты хоть понимаешь, что это безответственно? – Я начала заикаться.
– Ну почему же? – Мама включила капризную актрису больших и малых академических театров. – Разве ты не желаешь мне здоровья?
– Если с тобой что-то случится, не звони мне! Даже знать не хочу, в каком отеле ты поселишься! Почему нельзя было сказать, что хочешь на море? Я бы тебе подобрала хорошее место в конце сентября, бархатный сезон. Ты хоть помнишь, что у тебя гипертония? И загорать тебе, кстати, тоже нельзя. Чем ты думала, когда решила поехать на море в августе? – Я уже не кричала, а сипела в трубку.
– Вот поэтому и не позвонила, – обиделась мама. – Ты все время на меня кричишь и ищешь плохое. Почему нельзя просто за меня порадоваться? И, кстати, могла бы догадаться, что я хочу на море!
– Я должна считывать знаки Вселенной? Я вот, например, не хочу на море. С твоей стороны – это эгоизм чистой воды! Ты делаешь, что взбредет в голову, а решать проблемы буду я! Как всегда! Можно хотя бы иногда вести себя разумно? – вопила я.
– Какая-ты все-таки занудная! Совсем на меня не похожа. Неужели тебе никогда не хотелось совершить безумный поступок, сорваться с места, развлечься? – возмутилась мама.
– Нет, никогда. Потому что я привыкла нести ответственность за себя, за семью и за тебя! – Я уже плакала.
– Ой, не начинай, пожалуйста… – театрально простонала мама. – Я все это слышала тысячу раз. И почему, кстати, мне нельзя загорать? Я всегда загорала!
– Да, мама, я помню! Топлес на детском пляже! – заорала я.
– Ну и что? Что эти дети такого страшного увидели? – Мама опять решила обидеться, поскольку очень гордилась своей грудью четвертого размера.
– Так, я не хочу с тобой это обсуждать. Решила – поезжай. Возьми в самолет яблоко, конфету или шоколадку и перед посадкой купи бутылку воды. Да, не забудь желудочные средства – от диареи. А лучше от отравления тоже.
– Зачем мне яблоко? Я прекрасно поем в самолете, – хмыкнула мама.
– В самолете нынче не кормят.
– И что, даже не наливают?