Читаем Новые стансы к Августе полностью

Новые стансы к Августе

Иосиф Александрович Бродский , Иосиф Бродский

В середине жизни, в густом лесу,человеку свойственно оглядываться — как беглецуили преступнику: то хрустнет ветка, то всплеск струи.Но прошедшее время вовсе не пума ине борзая, чтоб прыгнуть на спину и, сваливжертву на землю, вас задушить в своихнежных объятьях: ибо — не те бока,и Нарциссом брезгающая рекапокрывается льдом (рыба, подумав просвое консервное серебро,

X

уплывает заранее). Ты могла бы сказать, скрепясердце, что просто пыталась предохранить себяот больших превращений, как та плотва;что всякая точка в пространстве есть точка «a»и нормальный экспресс, игнорируя «b» и «c»,выпускает, затормозив, в концеалфавита пар из запятых ноздрей;что вода из бассейна вытекает куда быстрей,чем вливается в оный через однуили несколько труб: подчиняясь дну.

XI

Можно кивнуть и признать, что простой уроклобачевских полозьев ландшафту пошел не впрок,что Финляндия спит, затаив в грудинелюбовь к лыжным палкам — теперь, поди,из алюминия: лучше, видать, для рук.Но по ним уже не узнать, как горит бамбук,не представить пальму, муху це-це, фокстрот,монолог попугая — вернее, тотвид параллелей, где голым — поскольку крайсвета — гулял, как дикарь, Маклай.

XII

В маленьких городках, хранящих в подвалах скарб,как чужих фотографий, не держат карт —даже игральных — как бы кладя пределпокушеньям судьбы на беззащитность тел.Существуют обои; и населенный пунктосвобождаем ими обычно от внешних путстоль успешно, что дым норовит назадворотиться в трубу, не подводить фасад;что оставляют, слившиеся в одно,белое после себя пятно.

XIII

Необязательно помнить, как звали тебя, меня;тебе достаточно блузки и мне — ремня,чтоб увидеть в трельяже (то есть, подать слепцу),что безымянность нам в самый раз, к лицу,как в итоге всему живому, с лица землистираемому беззвучным всех клеток «пли».У вещей есть пределы. Особенно — их длина,неспособность сдвинуться с места. И наше право на«здесь» простиралось не дальше, чем в ясный деньклином падавшая в сугробы тень

XIV

дровяного сарая. Глядя в другой пейзаж,будем считать, что клин этот острый — нашобщий локоть, выдвинутый вовне,которого ни тебе, ни мнене укусить, ни, подавно, поцеловать.В этом смысле, мы слились, хотя кроватьдаже не скрипнула. Ибо она теперьцелый мир, где тоже есть сбоку дверь.Но и она — точно слышала где-то звон —годится только, чтоб выйти вон.

1982