Новые центурионы

– Ну, ну, будет, будет вам, миссис Уоксман, – говорил Гэллоуэй, помогая ей вернуться на стул. – Я сейчас же отправлюсь к миссис Хорвиц и потребую от нее прекратить эти вздорные сплетни. А если она заупрямится, что ж, я пригрожу ей тюрьмой.

– Правда? Вы так и сделаете? – спросила старушка. – Только не арестовывайте ее, заклинаю вас. Просто хорошенько ее припугните.

– Мы займемся этим немедленно, – заверил Гэллоуэй, надевая фуражку и поднимаясь на ноги.

– Ну и поделом ей! Сама напросилась, – сказала миссис Уоксман, одарив их лучезарной улыбкой.

– До свидания, миссис Уоксман, – сказал Гэллоуэй.

– До свидания, – пробормотал Серж, надеясь, что напарник не обратил внимания на то, как долго он не мог понять, сколь дряхла оказалась хозяйка. Это и называется, должно быть, старческим маразмом.

– Наш постоянный клиент, – объяснил Гэллоуэй, трогая с места и зажигая сигарету. – Я здесь бывал уже раз двенадцать. Старички-евреи всегда говорят «Бойл-хайтс» и никогда – «Холленбек» или «Восточный Лос-Анджелес».

До наезда сюда чиканос тут была еврейская община.

– У нее есть родные? – спросил Серж, отмечая вызов в журнале.

– Ни души. Еще одна всеми покинутая, – ответил Гэллоуэй. – Уж лучше пусть меня сегодня же пристрелит на улице какая-нибудь задница, чем так вот заканчивать жизнь – убогим, дряхлым и одиноким, как перст.

– А где живет эта миссис Хорвиц?

– Почем я знаю! Где-нибудь в Вест-Сайде, куда перебрались все евреи с деньжатами. А может, давно померла.

Серж позаимствовал у напарника еще одну сигарету и позволил себе расслабиться, пока тот медленно вел машину по городу, словно стараясь не растревожить сумерки. Сумерки позднего лета. Гэллоуэй притормозил перед винным магазином и спросил у Сержа, какую марку сигарет тот предпочитает, затем, даже не заикнувшись о деньгах, вошел внутрь. Сержу было уже известно, что это означает: этот магазинчик – «сигаретная остановка»

Гэллоуэя или же «закреплен» за их машиной – Четыре-А-Сорок три. Подобные незначительные знаки внимания он принимал от любого напарника без зазрения совести: таковы обычаи; пока что только один не в меру серьезный и бдительный молодой полицейский по имени Килтон остановил машину перед заведением, где Сержу пришлось раскошеливаться за табак.

Поболтав вместо оплаты с хозяином магазина несколько минут, Гэллоуэй вернулся и бросил сигареты Сержу на колени.

– Как насчет кофе? – спросил Гэллоуэй.

– Удачная мысль.

Напарник развернулся и вырулил к маленькому ресторанчику на Четвертой улице. Припарковав автомобиль на пустой стоянке, он сделал погромче звук приемника и вышел из машины, оставив дверцу открытой, чтобы слышать радио.

– Привет, детская мордашка, – сказала из-за стойки искусственная блондинка с обесцвеченными волосами и смешно нахмурилась, что явно не шло ее глазам.

Если чем-то и славятся мексиканцы, так это своими шевелюрами, подумал Серж. Какого дьявола понадобилось ей портить волосы химией?

– Добрый день, Сильвия, – сказал Гэллоуэй. – Познакомься вот, мой напарник, Серж Дуран.

– Que tal, chicano <привет, чикано (исп.)>, – сказала Сильвия, разливая по чашкам дымящийся кофе, за который Гэллоуэй и не подумал заплатить.

– Привет, – сказал Серж, отхлебывая маленькими глотками обжигающий кофе и надеясь, что опасный риф им обойден.

– Чикано? – повторил Гэллоуэй. – Разве ты чикано, Серж?

– А ты как думал, pendejo? <негодяй (исп.)> – И Сильвия хрипло рассмеялась, обнажив золотую коронку на верхнем клыке. – С таким-то именем – Дуран!

– Будь я проклят, – сказал Гэллоуэй, – будь я проклят, если не принял тебя за ирландца! Ну прямо вылитый пэдди...

– Малыш, он самый настоящий huero <тухлый, испорченный (исп.)>, – сказала Сильвия, наградив Сержа кокетливой улыбкой. – И почти такой же беленький, как ты сам.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом? – спросил Серж, больше злясь на себя из-за своего смущения, чем на этих двух ухмыляющихся идиотов. Он твердил себе, что вовсе и не стыдится того, что родился мексиканцем, просто быть англос – или таковым прикидываться – куда как удобнее. Вот он и был им последние пять лет. После смерти матери он наезжал в Китайский квартал всего несколько раз, причем один из них тогда, когда, получив двухнедельный отпуск, прибыл туда, чтобы вместе с братом ее похоронить. Но уже через пять дней, окончательно одурев со скуки, возвратился на базу, продав впоследствии свой неиспользованный отпуск военно-морскому флоту.

– Иметь напарника, умеющего говорить по-испански, – в том есть своя выгода, – сказал Гэллоуэй. – Здесь ты можешь нам очень пригодиться.

– С чего ты взял, что я говорю по-испански? – спросил Серж, изо всех сил стараясь не злиться и казаться веселым.

Сильвия как-то странно посмотрела на него, убрала с лица улыбку и вернулась к мойке, где ее поджидала горка грязных чашек и стаканов.

– Выходит, ты один из тех чиканос, что ни бум-бум в испанском? – рассмеялся Гэллоуэй. – У нас уже есть один такой – Монтес. Его перевели в Холленбек, а по-испански он болтает ничуть не лучше моего.

– А к чему он мне? Я достаточно хорошо управляюсь и на английском, – ответил Серж.