Новые центурионы

– Как же, как же. Случается, вода в этой канаве поднимается на целых восемь дюймов.

– Да кому какая разница! Меня оно не волнует. У меня в Собачьем городе есть все, чего ни пожелаю. И на кой мне куда-то мотаться!

Лента опять смолкла, потом мальчишка произнес:

– Погоди-ка. Был я кое-где и подальше. Может, сто миль наберется.

– Это где же?

– В колонии. Когда засыпался в последний раз на краже, меня туда на четыре месяца отправили. Зато уж как я радовался, вернувшись обратно в свой Собачий городок!

Сыщик улыбнулся и выключил магнитофон.

– Я бы назвал Примитиво Чавеса типичным членом подростковой банды.

– Что ты стараешься доказать, Сэм? – спросил Мильтон. – Собираешься заняться его перевоспитанием?

– Только не я, – усмехнулся сыщик. – Теперь уж это никому не под силу.

Дай Примо хоть два миллиона долларов – он все равно не откажется от своего Собачьего городка, от своей шайки и от забавы разделать на куски кого-нибудь из «богатеев», а может быть, и кого из полицейских. Примо слишком стар. Его не переделаешь. Упустили.

– Надо сказать, он приложил к тому все усилия, – с горечью сказал Мильтон. – Этот маленький сукин сын своей смертью не умрет.

8. УНИВЕРСИТЕТЫ

– В третий раз объясняю, ваша подпись на этой повестке в суд означает лишь ваше обещание явиться на разбирательство по делу о дорожно-транспортном происшествии. Этим вы не принимаете на себя никакой вины. Теперь-то ясно? – сказал Рэнтли, бросив быстрый взгляд на внезапно выросшую толпу зевак.

– Ну-ну, да только я все одно ничего не собираюсь подписывать, – сказал развязно водитель тягача и прислонился спиной к белому кузову, скрестив на груди коричневые мускулистые руки. Давая понять, что разговор закончен, он задрал голову и подставил лицо под скатывающееся к закату солнце, кидая торжествующие взгляды на любопытствующих наблюдателей числом теперь не меньше двадцати, а Гус прикидывал в уме, не настало ли время пройтись до дежурной машины и вызвать подмогу. Зачем тянуть до последнего? Это сборище в мгновенье ока может забить их до смерти. Так следует ли выжидать? Не покажется ли трусостью требовать подкрепления только потому, что водителю тягача вздумалось поспорить да порисоваться на публике? Еще минута-другая – и он подпишет, наверняка подпишет повестку.

– Если вы откажетесь подписать, у нас просто не будет иного выбора, кроме как арестовать вас, – сказал Рэнтли. – Ну а если подпишете – все равно как дадите долговое обязательство. Ваше слово будет вроде долговой расписки, мы сможем вас отпустить. У вас есть право на судебное разбирательство, если пожелаете – так в малом жюри, в суде из дюжины присяжных.

– Как раз то, что мне нужно – малое жюри.

– Вот и прекрасно. Ну а сейчас будьте любезны подписать повестку.

– Когда у полиции выходной? Я заставлю вас провести его в суде.

– Прекрасно.

– То-то и оно, что вы разъезжаете тут по всей округе да раздаете неграм повестки, разве нет?

– Ну-ка оглянись по сторонам, приятель, – сказал Рэнтли, лицо его покрылось румянцем. – На здешних улицах не встретить никого, кроме негров. Так с чего бы, по-твоему, я выбрал тебя, а не кого другого?

– Ага, значит, любой ниггер сойдет, так, что ли? Просто на сей раз им оказался я.

– Просто на сей раз ты оказался тем, кто проехал на красный свет. Ну, будешь ты подписывать повестку или нет?

– Особо же вам нравится подразнить строптивых водителей тягачей, так, что ли? Вечно охотитесь за нами, чтобы быть подальше от горячих мест, а те водилы, что завели дружбу с полицией, могут преспокойненько поступать, как им заблагорассудится, даже если это не по закону.

– Не хочешь подписывать – запирай машину. Поедем в участок.

– На этой повестке и имя-то не мое, не настоящее. Никакой я не Уилфред Сентли.

– Так в твоей шоферской книжке.

– По-настоящему звать меня Уилфред Три-Икса, так-то, снеговичок. Сам проповедник окрестил.

– Вот и славно. Но для нас сгодится и твоя рабская кличка. Нацарапай вот тут «Уилфред Сентли».

– Уж как тебе нравится работать в здешних краях, прямо обожаешь, верно?

С кем угодно спорю, от одной мыслишки, что каждый день можешь сюда являться и трахать, покуда силенок хватит, всех черных подряд, на радостях делаешь в штаны.

– Во-во, снеговичок, лучше подтяни их, – раздался голос из толпы подростков, – не то все добро порастеряешь.

Горстка школьников зашлась от смеха и перебежала от сосисочной к противоположному углу улицы.

– Да, обожаю работать в здешних краях, – сказал Рэнтли без всякого выражения, но покрасневшее лицо выдало его, и он запнулся. – Запри машину, – сказал он наконец.

– Вы только поглядите, братья и сестры, как они обходятся с черными людьми, – заорал мужчина, оборачиваясь к толпе на тротуаре, за последнюю минуту выросшей еще вдвое и уже перекрывшей доступ к полицейской машине. У Гуса тряслась челюсть, он крепко сжал зубы и подумал: слишком далеко зашло.