– Кстати, Фелер, вам с Лайтом надо бы держать ухо востро да поменьше хлопать ресницами на своем участке: тот проныра опять нас клюнул сегодня ночью, так что рано или поздно – по-моему, скорее рано, чем поздно, – он кому-нибудь точно задаст жару.
– Снова оставил свою визитку? – спросил Лайт, напарник Роя на весь месяц. Этот сутулый негр, отслуживший в полиции уже полных два года, для Роя был совершенной загадкой. Похоже, когда их пути разойдутся, с этим длинным типом (Лайт был лишь самую малость выше его самого) не будет так, как бывало до сих пор с другими неграми: Рой не станет поддерживать с ним никаких отношений.
– На этот раз он выложил ее прямо на чертов кухонный стол, – сухо произнес Билкинс и пробежал ручищей по круглой лысине, не переставая попыхивать искусанной трубкой. – Чтоб было понятно, о чем мы толкуем, повторяю для новеньких: за последние два месяца сукин сын только в одном Девяносто девятом квадрате совершил пятнадцать квартирных краж. И при этом даже ни разу никого не разбудил, за исключением единственного случая, когда какой-то паренек, только-только перед тем вернувшийся домой и не успевший еще толком заснуть, раскрыл глаза и тут же получил металлической пепельницей в челюсть, а грабитель сиганул в окно, разбив при этом стекло и подняв переполох. Его визитка – кучка дерьма, которой он щедро разгружается на самом видном месте.
– Зачем ему это? – спросил Блэнден, кучерявый юноша с большими круглыми глазами. Энергичный мальчик, а для салаги чересчур энергичный, подумал Рой. И подумал о том, что акт испражнения и есть, очевидно, та самая «реакция триумфа», о которой упоминает Конрад Лоренц, – все равно что поведение гуся, надувшего грудь и захлопавшего крыльями. Все объясняется очень просто, размышлял Рой, обычная биологическая реакция. Я мог бы прочесть им лекцию на эту тему.
– Кто его знает! – пожал плечами Билкинс. – Так поступают многие грабители. Совершенно обычная штука, все равно что заказ товара по почте, приходящий без всякого опоздания. Вероятно, этим они выражают свое презрение к обывателям, закону да и всему остальному тоже, так я себе представляю. Но в любом случае засранец есть засранец, и, по-моему, было б просто чудесно, если б как-то ночью проснулся кто из хозяев, схватил бы дробовик и хорошенько прицелился в него, сидящего на корточках на кухонном столе, вспотевшего от натуги, а после – бабах! – и устроил бы ему дыру пошире, дыра для засранца – первое дело.
– На него по-прежнему никаких данных? Как с описанием? – спросил Рой, все еще страдая от необоснованного замечания Билкинса о зеркале. Ну хватит, сказал он себе, надо быть выше чужой глупости.
– Ничего нового. Мужчина, негр, лет тридцать – тридцать пять, среднего телосложения, носит завивку – вот и вся информация.
– Ну, прямо настоящий сердцеед, – сказал Такер.
– Жаль только, что его мамаша не пожелала вовремя подмыться, – сказал Билкинс. – Ну ладно, скажу по секрету, что последние три минуты проверял ваш внешний вид. Выглядите вы, ребята, как огурчики, молодцы, только вот Уайти Дункан решил засушить на своем галстуке всю подливку из-под жаркого.
– Разве? – спросил Уайти, озабоченно глядя на короткий галстук, смешно вздымаемый брюшком. За год оно опухло дюйма на три, на глазок прикинул Рой. Слава небесам, ему больше не нужно работать с Уайти в паре.
– Я видел его прошлым вечерком в «Пристанище сестры Мэйбелл», что на Центральной авеню, – сказал Сэм Такер, посмотрев на Уайти с нежной улыбкой. – В день получки он приходит на работу на пару часиков пораньше и, чтобы подкрепиться на всю катушку, скорей бежит к сестрице Мэйбелл.
– На кой черт Уайти деньги, когда он и так с голодухи не помрет? – выкрикнул голос сзади, вызвав смешки.
– Кто это сказал? – спросил Билкинс. – Чаевых и дармовую закуску мы не принимаем. Кто, черт его дери, это сказал? – Затем обернулся к Такеру. – По-твоему, Уайти что-то замышляет? Скажи нам, Сэм. Неужто он решил приударить за Мэйбелл?
– По-моему, он изо всех сил пытался выдюжить, лейтенант, вроде как сдать экзамен, – ответил Такер. – Сидел там в окружении десятка-другого черных рож и был заляпан соусом жаркого от бровей до самого подбородка.
Черт, да вам в целый век не представить себе этой физиономии, розовой и свежей, как у молоденького поросенка. Мое мнение такое – экзамен сдавал.
Да и кто в наши дни не хочет заделаться черным!