Новые центурионы

Потом прошелся мимо ячеек, не забывая заглядывать внутрь каждой из них, после чего оказался у того писсуара, где до него уже стоял другой, расстегнул молнию на брюках, но мочиться не стал. В темноте Ранатти кивнул Рою, но тот отказывался верить, что и этот тоже голубой. Мужчина так и стоял перед писсуаром, время от времени вытягивая шею к двери и вслушиваясь в звуки снаружи. Дважды Рою померещилось, что кто-то вот-вот явится на порог; зная теперь, чего ждет этот человек, зная наверняка, Рой решил, что вовсе не желает наблюдать за тем, что произойдет позже, когда сюда войдет еще один. Его и без того уже мутит, а по шее бегут мурашки. Он всегда полагал, что все педики женоподобны, а значит, легкоузнаваемы, и потому встретить здесь нормального с виду мужчину было для него потрясением. Его тошнило.

Вошел какой-то старичок. Рой не замечал его до тех пор, пока тот не пересек порог и не направился легкой походкой к первому писсуару. Было ему, пожалуй, не меньше семидесяти. Одет он был очень опрятно: синий костюм-тройка с неподбитыми плечами, синий галстук, повязанный поверх голубой сорочки. Седые волосы со стальным отливом аккуратно уложены. Рукой с тонкими прожилками вен он нервно снял невидимую соринку с безупречного пиджака. Потом взглянул на высокого мужчину у дальнего писсуара и улыбнулся. Свет заиграл на серебряной булавке в его воротнике, и на Роя нахлынула волна отвращения, мощнее прежней, способная, казалось, вывернуть наизнанку кишки, а старик, не отрывая рук от паха, захромал вдоль писсуаров и остановился только тогда, когда вплотную приблизился к Высокому. Он тихо рассмеялся, Высокий рассмеялся ему в ответ и сказал:

– Ты слишком стар.

Рой недоверчиво зашептал Ранатти:

– Он ведь и вправду старик! Бог ты мой, он же старик!

– Какая, к черту, разница! – сухо ответил тот. – Голуби тоже стареют, представь себе.

Вторично получив отпор, старик отступил. В дверях остановился, но в конце концов убрался в полном унынии.

– Ничего в действительности непристойного он не совершил, – шепнул Симеоне Рою. – Просто стоял рядом с тем у писсуара. Никакого прикосновения, ничего подобного. Даже толком им и не потряс. Для ареста недостаточно.

Будь оно все проклято, подумал Рой, он уж довольно нагляделся. Едва он надумал присоединиться к Гэнту – чистая прохладная трава, бодрящий воздух!

– как вдруг, услышав голоса и шарканье ног, решил дождаться и посмотреть, кто – или что? – войдет в уборную. Какой-то мужчина произнес что-то на быстром испанском, ему ответил детский голос. Из всего разговора Рой разобрал только «Si, Papa» <да, папа (исп.)>. Потом послышались удаляющиеся мужские шаги, а вслед за этим – детская болтовня все на том же испанском. Подпрыгивая, в комнату вбежал мальчишка лет шести и, не глядя на Высокого, заскочил в туалет. Повернувшись спиной к наблюдателям, скинул на пол свои короткие штанишки, обнажил пухлую коричневую попку и, мурлыча детскую песенку, помочился в унитаз. На мгновение Рой улыбнулся, но тут же вспомнил о Высоком. Он увидел, как рука мужчины неистово мелькает в области промежности, как тот делает шаг от писсуара и мастурбирует, стоя лицом к ребенку, но тут же, стоило пронзительному детскому смеху растерзать тишину за стенами, поспешно возвращается назад. Мальчишка напялил шорты и, все так же напевая, выбежал из уборной. Рой услышал, как он закричал: «Карлос! Карлос!», и какой-то ребенок отозвался из глубины парка. Мальчишка так и не увидел Высокого, стоявшего теперь на прежнем месте и издающего хрюкающие звуки под неистовое мелькание руки.

– Видал? Все-таки не зря мы делаем свое дело, – зло усмехнулся Симеоне.

– Пошли брать этого ублюдка.

Едва они втроем вырвались из сарая, Симеоне свистнул, и Гэнт бегом выскочил из-под раскачивавшихся на ветру вязов. Сквозь толстую мглу Рой углядел отца и трех детишек, бредущих по траве с хозяйственными сумками в руках. Они почти уже выбрались из парка.

Рукой, не выпускавшей значка, Симеоне распахнул дверь в уборную.

Взглянув на четверых полицейских, мужчина неуклюже вцепился в молнию на штанах.

– Мальчиков любишь? – осклабился Симеоне. – Бьюсь об заклад, у тебя имеются собственные малявки, небось пристают к тебе на прогулке: «Папочка, купи нам жвачку». Хочешь пари, Россо? – сказал он и обернулся к Ранатти.

– В чем дело? – спросил мужчина, лицо его побелело, челюсть задергалась.

– Отвечай! – приказал Симеоне. – Есть у тебя дети? Жена?

– Пойду-ка я отсюда, – сказал тот и шагнул к Симеоне, но был отброшен к стене.

– Это уже лишнее, – сказал Гэнт, встав на самом пороге.

– Я грубить не собираюсь, – сказал Симеоне. – Просто хочу узнать, есть у него жена да детишки? У них почти всегда бывают. Что скажешь, приятель?

– Да, конечно. Только зачем вам меня арестовывать? Господи, я же ничего не сделал, – говорил он, пока Симеоне, сложив ему руки за спину, надевал наручники.

– Всегда цепляй на них браслеты. Всегда. И никаких исключений. Голуби хороши лишь окольцованные, – улыбнулся Рою Симеоне.

Когда они выходили из парка, Рой пристроился сзади к Гэнту.