Новые центурионы

— Заходим мы, значит, в бар, откуда жалоба поступила, мол, голубки там танцульки устроили, — сказал Хантер, — ну и садимся у стойки, и вдруг этот маленький блондинистый стиляга подлетает — нет, не подлетает, а подпархивает так вот легенько — прямо к Бену и — чмок! — точнехонько в губы ему сажает звонкий поцелуйчик, а потом как ни в чем не бывало отплывает в танце в темноту. Бен идет в уборную и мылом, самым что ни на есть туалетным, моет рот, и мы понуро оттуда уходим, даже не поработав как следует в этом притоне.

— Ну хватит, я уже вдоволь всего наслушался. Сейчас схожу оправлюсь, и примемся за работу, — сказал Бонелли, вставая, почесывая брюшко и неуклюже шагая через всю комнату к туалету.

— Что-что? Говоришь, спешишь туда, чтобы произвести на свет сержанта? — спросил Фаррелл и подмигнул Петри, который затряс головой и зашептал:

— Андерсон не оценит твой юмор.

Вернувшись, Бонелли вместе с Гусом собрал бинокли, фонарики и дубинки, которые потом на всякий пожарный случай они положат под сиденья казенной машины. Заверив Андерсона, что не забудут о встрече с ним, они подошли к автомобилю, так и не решив еще, чем заняться.

— Хочешь отправиться по жалобам или предпочитаешь поохотиться на шлюх?

— спросил Бонелли.

— Есть у нас несколько дерьмовых жалоб по статье «три-восемнадцать», — сказал Гус. — Та, что касается картежников в отеле, похоже, чего-то стоит, да только играют там по субботам.

— Ясно, тогда пошли цеплять шлюх, — сказал Бонелли.

— Будем брать или только посидим на хвосте?

— А по душе тебе их сегодня вязать?

— Не имею ничего против. Возьму-ка я свою машину, — сказал Гус.

— Бензину хватит? До следующей недели эта дешевка Андерсон ни за что не раскошелится. Можно подумать, то не городские, а его личные денежки.

— Бензин есть, — сказал Гус. — Я сделаю крюк по Вашингтон-авеню и Ла-Бреа и через четверть часа буду ждать тебя позади ресторана для автомобилистов. А подцеплю какую-нибудь проститутку, так даже раньше.

— Подцепи. Аресты нам нужны. В этом месяце улов что-то скудноват.

Гус проехал по Западному бульвару к Вашингтон-авеню и направился дальше, к Ла-Бреа. Не успел он проехать и двух кварталов, как засек парочку проституток. Он уже собирался свернуть к обочине, но вдруг узнал в одной из них Маргарет Перл, которую сам же и арестовывал три месяца назад, когда только-только пришел в полицию нравов. Она наверняка его не забыла.

Пришлось проехать мимо. Но пульс уже забился многообещающе.

Гус вспомнил, как впервые пришел сюда на службу, но как-то смутно, неотчетливо. Заново восстановить в воображении подробности тех первых вечеров и первых произведенных им арестов было непросто. Память о них была окутана пеленой страха, вот этого-то он никак и не мог понять. Почему всякий раз, стоило лишь поддаться воспоминаниям о минутах, когда его терзал сильнейший испуг, он видел их, те минуты, сквозь какой-то красный туман, он будто чувствовал этот туман физически? Откуда они — красный оттенок и красный привкус — в его воспоминаниях? Что это: кровь, огонь, нечто другое? Бывало, он пугался так крепко, так основательно, так насквозь, что проститутки шли к его машине не раздумывая и делали недвусмысленные предложения, не спросив даже, кто он и откуда. Они и вообразить себе не могли, что перед ними обыкновенный легавый. Вот он, весь секрет его крайней удачливости в качестве сотрудника, полиции нравов.

Теперь же, когда он обрел немного уверенности и больше уж так не боялся — кроме тех случаев, когда не бояться было нельзя, — приходилось вкалывать в поте лица, чтобы от кого-то услышать откровенное предложение порезвиться.

Время от времени ему даже отказывали — девицы, подозревавшие в нем полицейского. Однако ему по-прежнему удавалось подцепить раза в два больше красоток, чем кому-либо еще в отделе: все же на полицейского он смахивал меньше остальных. Бонелли сказал, что дело тут не только в его «калибре», фактически он был не ниже и не мельче того же Хантера. Дело — в его застенчивости. Стыд и срам, заявил Бонелли, позор этому миру, если в нем почти не находится места для кротости. Надо бы заселить кротостью всю несчастную землю, ну а ты, Гус, говорил Бонелли, слишком хорош для нее, чтобы легко с ней столковаться, с той самой землей.