Новые центурионы

Гус надеялся, что сегодня ему подвернется белая шлюшка. До сих пор он сумел задержать лишь нескольких белых чертовок, да и тех — в барах на Вермонт-стрит. Но подцепить белую проститутку на улице пока не удавалось; хотя здесь, в негритянской части Уилшира, и можно было встретить кое-кого из белых пройдох, их тут было совсем немного. Вообще-то в Уилширском округе работать лучше — больше разнообразия, подумал он. Из черных кварталов можно отправиться на машине к северо-западным границам округа, и вот ты уже где-нибудь на Чудесной Миле или в Ресторанном Ряду. Столько контрастных различий на небольшом пятачке в несколько квадратных километров! Он был доволен своим переводом. Лейтенант Госкин, начальник смены, почти сразу распознал в нем будущего сотрудника полиции нравов, и, как только открылась вакансия, он же его в конце концов сюда и рекомендовал. Любопытно, сколько из его однокашников по академии успели уже поработать «шпиками»? Работенка что надо. И станет еще приятнее, когда наконец исчезнет этот тошнотворный страх, страх оказаться в одиночку на улице без формы и значка, страх лишиться их охраны, а значит, и уверенности. Особо бояться чего-то еще вряд ли стоило: если ты осторожен, тебе никогда не придется выяснять с кем-либо отношения один на один. Если ты осторожен, ты всегда позаботишься о том, чтобы рядом с тобой был Бонелли, такой же могучий, как Кильвинский, и так же, как Кильвинский, умеющий разбудить в тебе утраченную было уверенность. Только вот Бонелли, конечно, не обладал интеллектом Кильвинского, но тут уж ничего не попишешь.

Гус напомнил себе, что не ответил на последнее письмо Кильвинского, и дал себе обещание, что непременно сделает это завтра. Оно его обеспокоило.

В нем не было ни слова о рыбалке, ни слова об озере и ни слова о «мирных горах». Кильвинский писал о своих детях и бывшей жене, но ведь прежде, находясь еще здесь, он никогда не заводил подобных разговоров. Теперь же он рассказывал о том, как его младший сынишка написал ему письмо, и как ответное вернулось в нераспечатанном конверте, и как много лет назад с бывшей женой они договорились меж собой, что будет лучше, если мальчик о нем позабудет. Правда, почему — лучше и почему — договорились, Кильвинский не объяснил. Гус знал (хоть и не знал опять-таки — почему), что тот никогда не навещал детей в доме своей жены. Он подумал, что стоит немалого труда выведать секреты Кильвинского. Судя по последним письмам, тот хотел ими поделиться, и поделиться с Гусом, так что он, Гус, решил пригласить его до конца лета «посетить Лос-Анджелес с визитом». Господи, как это здорово — повидать своего друга, думал Гус.

Затем вспомнил, что нужно отослать чек матери и Джону. Было это менее тягостно, чем ездить проведывать их и выслушивать про то, что больше им не под силу жить на пособие да ежемесячно высылаемые Гусом семьдесят пять долларов, про то, что все нынче так подорожало и что бедный Джон не может работать из-за смешенного хряща в позвоночнике, который — Гус в том не сомневался — и сместился только для того, чтобы можно было получать компенсацию за увечье и нахлебничать за счет Гуса. Ему стало стыдно, что он думает об этих слабовольных существах чуть ли не с отвращением. Но мысли о Вики тоже радости не принесли. Ну кто ему скажет, почему все — мать, брат, жена — такие размазни? Почему каждый считает своим святым долгом повиснуть у него на шее? От гнева, дававшего выход скопившемуся раздражению, ему, как всегда, немного полегчало.

По Вашингтонскому бульвару по направлению к Кловердэйлу шла, покачивая задом, круглолицая негритянка. Он подкатил к обочине и состроил нервную улыбку, которая обычно выходила у него так естественно.

— Привет, малышок, — сказала проститутка, заглядывая в окно автомобиля.

Гус принялся исполнять свой коронный номер с поглядыванием по сторонам, словно опасался появления полиции.

— Привет, — ответил Гус. — Прокатиться не хочешь?

— Не для того я тут, чтобы кататься, малышок, — сказала та, глядя на него в упор. — По крайней мере не для того, чтобы кататься на машинах.

— Я готов и на кое-что другое, — сказал Гус, тщательно следя за тем, чтобы не произнести ни одного запретного слова, которое на юридическом языке можно было бы истолковать как «провоцирование на уголовно наказуемое деяние»; Сэл часто спорил с ним, что никак невозможно «спровоцировать» шлюху, нет в природе ничего такого, что могло бы ее «спровоцировать», и нужно лишь беспокоиться о том, как бы не спровоцировать неприятностей позже, когда сочиняешь рапорт, а следовать всем правилам игры — значит расписываться в том, что у тебя не все дома. Гус же отвечал, что именно следование правилам придает всему этому цивилизованный характер.

— Послушай, начальник, — сказала вдруг девица, — а почему бы тебе не вернуться в академию и не поиграть там с самим собой в замечательную игру собственными шариками? Гандбол, кажись, называется.

— Что-что? — вежливо переспросил Гус, она не спускала с него глаз.