Новые времена

Это были дети, привыкшие, чтобы их обслуживали. Они стояли и ждали, пока Тайт аккуратно разложил их уже погруженные припасы в лодке, которая слегка покачивалась среди сверкающих на солнце волн, будто ей не терпелось в путь. Каждая легкая волна набегала на берег, страстно желая найти себе игрушку, будь то мелкая раковина или травинка. Стайка серебристых рыбешек, вылупившихся тем же утром, по-младенчески неустрашимо метнулась в залитую солнцем заводь.

Тайт почтительно подал Августе руку, помогая забраться в лодку. На запястье она несла голубя, привязанного за лапку ленточкой. Белль впервые увидела его и горестно вскрикнула.

– Ах, мисси, не берите с собой бедную птичку. Ему не надо плыть на лодке! Он ведь погибнет, как пить дать, погибнет.

– Я не могу допустить, чтобы он обо мне горевал, – сказала Августа.

– Оставьте его мне! Даю слово, что буду о нем заботиться! – Аннабелль расплакалась.

– И тогда все поймут, что ты знала о предстоящем плавании. Не дури. – Тайт толкнул лодку от берега. – Иди сюда, утри слезы и помогай, – сказал он.

Они встали бок о бок и принялись толкать лодку. Они зашли на глубину, толкая изо всех сил. Голубь тихо устроился на запястье Августы и глядел своими круглыми глазами-бусинами. Эрнест сидел у руля. Николас управлял парусом. Лодка безжизненно двигалась, только потому что ее толкали. Николас поднял голову и смотрел на парус. Эрнест вцепился в штурвал. Гасси с голубем сидели неподвижно, как во сне.

Вдруг лодка дрогнула. Парус издал негромкий звук, будто заговорил. И все ожило. Лодка затанцевала на волнах. Парус дернулся в руках мальчика.

– Поплыли! Поплыли! – кричала Аннабелль, будто ликуя, но вскоре была уже в слезах. – Что с нами будет? – заламывая руки, причитала она.

Она была не единственной, кто тревожился. Из зарослей с выпученными глазами выскочил Неро. Он тяжело дышал – это было видно по пузырям, которые он пускал из блестящих черных ноздрей. Перебирая лапами, собака добралась до борта лодки.

– Он может нас опрокинуть! – крикнула Гасси.

Но Тайт не отставал от пса. Вода уже доставала Тайту до подмышек, но он неотступно следовал за псом и схватил его за ошейник. Казалось, что он задушит Неро – так сильно Тайт тянул его к берегу. Тут с неба подул ветер, паруса раздулись, превратив ленивое движение в стремительное и целеустремленное. У детей перехватило дыхание от того, как быстро отдалялись Тайт и Неро – две барахтающиеся в воде фигуры, как далеко осталась заламывающая руки Белль…

– Уплываем! Уплываем! – крикнул Николас.

– Прощайте все! – пропела Августа.

– Я у руля! У меня компас! – провозгласил Эрнест.

Даже голубь хлопал крыльями и издавал возбужденные возгласы.

Парусник танцевал на сине-зеленых волнах, которые под ним журчали и булькали. Громко хлопал парус, натянутый так, будто желал оторваться от мачты. Чайки целой стайкой какое-то время парили рядом и раскричались от жадности, когда Августа кинула им кусок хлеба. Однако на озере дети были не одни. Вдали виднелась большая шхуна. На нее Августа и навела подзорную трубу, подарок миссис Лэси ей на день рождения. Когда-то труба принадлежала Гаю Лэси, и Августа считала ее, наряду с голубем, своим бесценным сокровищем. На самом деле этот подарок занимал в ее сердце даже более почетное место, чем голубь. Она поднесла к глазу подзорную трубу, и ее длинные волосы развевались на ветру позади нее.

Совсем скоро не стало видно ни лодочной станции, ни фигурок людей. Скрылась из вида и шхуна. Остались позади чайки. Эрнест посмотрел на безбрежные просторы озера.

– Мы переплывем прямо на другой берег? – с некоторым страхом спросил он.

– Прямо на американскую сторону, – ответила Августа.

Все быстрее и быстрее плыл парусник, словно торопившийся добраться до самых истоков весны. Ветер был попутным, солнце теплым, бриз прохладным. Августа оказалась прирожденным капитаном. У нее началась новая жизнь и появились новые полномочия. Она отвечала за припасы для экипажа. Она знала, куда направляется. Она была свободна. Оба мальчика полностью полагались на нее. Николас считал, что все прочитанное им о приключениях привело к этому, величайшему из них. Эрнест душой и сердцем радовался приобретенной свободе: больше нет уроков, больше нет ограничений.

– Гасси, – поглядывая на корзину с едой, сказал он, – я проголодался.

Николас при мысли о корзине, набитой вкусненьким, немедленно развеселился.

– Я умираю с голоду, – сказал он.

Гасси сняла чистую белую салфетку с горы сэндвичей и дала каждому по одному и еще по чашке кофе.

– Как здорово, – сказал Эрнест. – Почему плакала Белль?

XXIII. Поиски

Утро было таким свежим, таким заряженным энергией мая, так звенело потоками птичьего пения, что Аделина просто не могла не запеть свою любимую песню. «Мне снилось, я в мраморных залах жила, – пела она громким, хотя и не очень мелодичным сопрано. – Со мною – рабыни и слуги…»