Новые встречи

Гита гневно сжала губы… Он каждый вечер приносил бы ей цветы, ведь поэты любят цветы и звезды, все красивое. И говорил бы ей такие слова, каких она никогда не слышала. Ничего, что он близорук… Смешной — станет спотыкаться на каждом шагу, когда захочет найти ее и обнять… А в саду благоухают розы и гудят пчелы, как его гитара. Интересно, играет он на гитаре или нет? Едва ли… Может быть, на аккордеоне? Все равно. Его душа нежней гитары и добрее пчел, собирающих с цветов мед… Какие они забавные были, и Ружа и он, когда она явилась к ним среди ночи!.. Да, Ружа могла рассердиться, но не рассердилась — такая она добрая… Даже туфли свои дала! И платье отдала бы, и чулки!.. А вот она, Гита, стыдно вспомнить, украла когда-то чулки в общежитии! Тетя Мара, Ружа, Савка… Это Савка изобличила ее перед всеми!.. И все же тогда было веселей, радостней! Разве не так? Они забыли об этом и все ей простили! Может, простят и на этот раз? Сегодня либо завтра надо обязательно вернуть туфли!.. Но о чем он говорит? Ах, да, о Филиппе Славкове. Необходимо выслушать его, а то опять разозлится. Нехорошо злить его. В конце концов, это их первая встреча после такой долгой разлуки!..

Она вытерла слезы и уже ясно услышала его слова:

— Мы должны снова работать на «Балканской звезде». Тогда ты увидишь, на какие чудеса способен твой Борис. Понимаешь? Это самое главное.

— Тебе обещали?

— Зачем мне их обещания? Я имею на это право. И не намерен ни от кого ждать обещаний. Сами должны попросить, да еще извиниться передо мной. Не я, а они обязаны меня просить.

— А потом?

— Потом, дело ясное, потребую, чтоб меня восстановили в правах. О деньгах разговора не будет. Они у меня есть, могу завалить их деньгами… Честь важна для нас, честь! Понимаешь? Вот в чем вопрос! Я должен занять место по заслугам, да и ты тоже. Поэтому сейчас нам следует держаться умно и с достоинством. Верно? Вот о чем я хотел тебе сказать. С достоинством.

Он подошел к ней и тронул за плечо. Она вздрогнула, но не двинулась с места.

— Очень сыро, правда? Отойди от окна.

Гита посмотрела на него с удивлением.

— Я понял, что ты разыграла меня насчет туфель! И все же хочу, чтоб мы доверяли друг другу во всем. Посоветовалась бы со мной. Я мог купить тебе более приличные. Ты мой вкус знаешь, он пока ни разу меня не.

подвел.

Борис закрыл окно и заметил:

— Ив самом деле похолодало. После града. Не прилечь ли тебе? Согреешься. А то как бы не заболеть. Ангина там и всякое…

Гита села на кровать и накинула на плечи одеяло.

Он продолжал:

— Я опять всех приберу к рукам, пусть только меня реабилитируют. Ты мой характер знаешь, мне лишь бы развернуться.

Он присел на край кровати.

— Ты все-таки лучше ляг да согрейся, а то действительно можешь простудиться. Смотри, как ноги у тебя посинели, даже коленки. Дай-ка я тебе помогу!

— Я сама, Борис, — сказала она, снимая туфли. — Не надо мне помогать.

Эта неожиданная нежность смутила ее.

— Шелест летнего дождя за окном навевал тихую дрему.

— А знаешь, мне тоже захотелось соснуть, — сказал Борис, прикорнув возле нее на кровати. — Я порядком устал в дороге.

Гита натянула одеяло до самого подбородка и закрыла глаза, стараясь оградить себя, спрятаться от нахлынувших на него нежностей.

— Я всегда тебя слушался, Гита, — вернулся к своим рассуждениям Борис. — Хочу, чтоб и ты меня слушалась. Тогда увидишь, что будет.

Он бормотал что-то, склонившись над нею, а она все больше погружалась в дремоту, ослабевшая в тепле, проваливалась в какой-то другой мир, забыв обо всех неприятностях. Время от времени отдельно схваченные слова заставляли ее вздрогнуть и, сливаясь в общем словесном потоке, исчезали бесследно. Лучше не вникать в смысл его бормотанья, так скорее уснешь.

— Больше друзей у меня нет, — говорил Борис, — а Аспаруху Беглишки можно довериться… Человек он с умом. А грехи у каждого есть. Он колюч, но я все же попробую на него опереться… Вот что мне нужно. Найти поддержку. Самое главное… И моральную…

Ей хотелось возразить на это, но от слабости и одолевавшего ее сна она даже рта раскрыть не могла. Последнее его слово будто в бездну кануло, и, отвернувшись к стенке, она уже ничего больше не слышала.

Борис продолжал возбужденно разглагольствовать. Поняв наконец, что Гита спит и он попусту тратит слова, нахмурился, махнул рукой и долго молча глядел на ее спокойное красивое лицо, покрывшееся легким румянцем. Затем встал, подошел к окну и выглянул на улицу; убедившись, что дождь не перестал, решил никуда не ходить в этот вечер. Ведь Гита с ним, — вот она, вся в его власти. В его власти? Он взволновался при этой мысли и, повернувшись, загляделся на ее свежее, порозовевшее лицо, на губы, чуть приоткрытые, как бы в ожидании поцелуя. Он ненавидел ее порочность, но никогда не мог устоять перед искушением. Разве не она укрощала его бешеную злобу? Разве не ради нее он запутал всю свою жизнь?