Новые встречи

Он встал на стул И снял со стены портрет матери. С рамки и со стекла посыпалась пыль. Обидно ему стало и больно, словно он услышал голос матери, погребенной в пыли забвения. У него задрожали руки, в сухом блеске его глаз, будто в зеркале, отразилось и затрепетало, как далекое сияние, воспоминание о матери, которое исчезло было из сердца Бориса на целые годы. Он представил ее себе молодой, красивой, печальной и строгой, готовой простить сыну все. И ему стало еще мучительней и горше от того, что красивое лицо на портрете потемнело от пыли и паутинок. Вспомнилось, с какой сыновней заботой заказывал он когда-то рамку для портрета, как выбирал образец, дожидался, пока в магазине застеклили ее, прикрепили колечко, чтоб удобнее было вешать… Вспомнилось и то, как, придя домой, он написал чернилами на оборотной стороне (чтоб все знали и не забывали), что портрет этот — его собственность. Тогда он долго ломал голову над тем, где его повесить. Сперва поместил на стенке между двух окон, а через несколько дней укрепил над шкафчиком. И наконец — у себя над кроватью, чтоб постоянно чувствовать ее рядом. Но прошло немного времени, и в головокружительном вихре забот он забыл о портрете, будто его никогда и не было в комнате, не существовало совсем. Серой, противной пылью запорошило и легенду, и любовь… Как горько, как тяжело сознавать это!

— Совсем забросили, — сказал он, чтобы свалить с себя вину. — Это же портрет моей матери, а не… молодухи! Молодуха выйдет замуж, других забот у нее нет… Глупости одни!

Вытирая краем скатерти пыль, он продолжал с угрозой:

— Раз вы о нем не заботитесь, я возьму.

Изумленная бабка не сводила с него виноватых глаз, считая упреки внука вполне справедливыми.

Борис завернул портрет в газету и сунул под мышку.

— Попрошу переснять для вас, а этот возьму себе. У вас не оставлю.

Борис уже хотел было идти, но в дверях остановился и, указывая на гвоздь в углу, спросил:

— Где моя мандолина?

Бабка пригнулась, чтоб лучше слышать.

— Мандолина, мандолина где? — крикнул Борис ей в ухо.

Старухе почему-то показалось, что речь идет о Валентине, и она снова начала горячо объяснять, что девочка в детском садике, что мать следит за ней и так далее, и тому подобное. Борис махнул рукой и прекратил расспросы. Он все еще оглядывал комнату, не увидит ли что-нибудь из детских вещичек. Но не было ни одной игрушки, даже лоскутка — все, конечно, попрятала Яна. Борис разозлился и, не удержавшись, спросил:

— За кого ее выдают?

— Молодуху-то?

— Молодуху.

— За какого-то там директора… Будто бы Ружа все это устроила, кто их разберет… Только бы ребенку хорошо было.

— Пустая затея… Дедушка знает об этом? — громко прокричал Борис.

— Как будто знает. Он на ее стороне.

— Еще бы, — нахмурился Борис. — На ребенка ему наплевать… Тоже мне наставник!

Бабка смотрела на него, разинув рот, — она не поняла его слов, но почувствовала, что внук чем-то огорчен. Она пробовала удержать его, как-то смягчить обиду, но Борис был неумолим. Зажав под мышкой портрет, он осторожно, боясь испачкаться, переступил порог и крикнул бабке:

— До свидания! Я еще зайду! — И, указывая на лужу, посоветовал: — Возьми тряпку да вытри!.. Грязища какая!

— Как говоришь?

— Тряпку, тряпку!

Борис зашагал по дорожке, размахивая свертком, довольный, что удалось все же кое-что выведать у бабушки.

20

Желание увидеть ребенка овладело им настолько, что он почти перестал интересоваться работой на «Балканской звезде» и сумасбродствами Гиты. И работа и Гита отошли теперь на задний план.

Это желание подогревалось не только внезапно вспыхнувшей родительской любовью, вполне понятной и естественной, но и тем, что он натыкался на препятствия. Он не мог встретиться с дочуркой, как ни старался. Придет в детский сад — ее недавно увели, станет разыскивать в городском парке — оказывается, видели, как они с дедом Екимом пересекли аллею и спустились к речке…

Никто ему не сочувствовал, кроме бабки Деши. Все избегали его, посмеивались и шушукались у него за спиной. Это еще сильнее подзадоривало Бориса добиться своего — повидать дочь. «Ребенок мой, и я должен его увидеть, — говорил он. — Девочка должна знать, кто ее отец!»

Наконец Борис решил встретиться с Яной и поставить вопрос ребром, как бы неприятно это ни было.

И вот однажды вечером, захватив подарок для ребенка, он отправился на «Балканскую звезду», чтобы дождаться Яны у выхода с фабрики. Но, считая для себя унизительным вертеться у ворот, он выбрал наблюдательный пункт напротив, возле павильончика, именуемого «забегаловкой», откуда была видна вся фабрика. Заняв удобную позицию, заказал стопку ракии и начал следить за фабричными воротами. Оттуда торопливо выходили рабочие и работницы и шли своим путем, не обращая на него внимания. Борис, стоя, мрачно пил ракию.