Новые забавы и веселые разговоры

Доралиса, вместо того, чтобы с благодарностью принять предостережение, поступила с ней каким только можно вообразить себе унизительным образом: ибо оскорбив ее словами, еще очень сильно побила ее, а потом дала ей расчет. Женщина, возмущённая обидой, полученной в обмен за добро, тайно уведомила Тимандра о причине, побудившей его супругу выгнать ее из дому, и советовала ему за ней присматривать, ибо, несомненно, брат ее бесстыдно пользовался родной сестрой. Муж, весьма изумленный таким сообщением, не знал ни что ему сказать, ни что делать. Сначала хотел он им отомстить без всякого рассуждения, так сильно владело душой его желание мести, потом, однако, представив себе, что все это могло быть просто клеветой, он, затаив свою боль, стал так настойчиво следить за поступками жены и шурина, что не мог не проникнуться слишком большой уверенностью в действительности их кровосмесительного разврата. Любовь, питаемая им к жене, соединенная с некоторыми усвоенными им соображениями о том, что все это могло быть неправдой, хотя бы он и наблюдал все возможные обнаружению приметы, сделали то, что он удовольствовался тем, что отказал шурину от дома. Большая кротость в муже, которому нанесли столь тяжкую обиду. И вот наши влюбленные лишены возможности видеться, к великому обоюдному неудовольствию. Доралиса, притворяясь добродетельной женщиной, спрашивает у мужа, какую причину он имеет для вражды к брату, что отказал ему от дома. Тимандр обличает тогда их отвратительный разврат и говорит о справедливом гневе, который он должен бы к ним питать, не предпочти он кротость мести; обещает все забыть, если она захочет вести лучший образ жизни и умолить Бога о прощении столь страшного и омерзительного прегрешения, не то принудят его применить к ним заслуженное ими наказание. Она, слушая рассуждения мужа, стала горько плакать. Уста ее произнесли затем жалобы и сожаления, смешанные со столь страшными клятвами, что способны были заставить Тимандра поверить противности того, что было ему известно, не овладей безраздельно душой его ревность. Люди, вошедшие уже в возраст, любовным огнем пылают не так, как молодые, но зато они много ревнивей. Малейшее подозрение остается у них в мозгу, и можете себе представить, насколько сильно отпечатлелась вещь, виденная собственными глазами. Он кончает тем, что наотрез отказывает допустить Лизарана вернуться в этот дом, и клянется, что, если здесь его увидит, плохо им придется. В то время как происходило все это, Лизаран вернулся к отцу, ничего не знавшему о всех этих семейных неприятностях. Он стал проводить дни и ночи в муках о том, что лишен возможности видеть предмет отвратительной любви своей. С другой стороны, и она была истерзана самой ужасной тоской и горем столь тяжким, как только можно вообразить себе. Поистине, не будь они в такой кровной близости, можно бы им еще извинить безумие их страсти, ибо она была одной из совершеннейших красавиц, каких я только видел, он же один из прекраснейших дворян, каких кто-либо когда встречал. Однако, вспомнив об ужасном их пороке, я принужден удивляться, как мог Всевидящий так долго выносить подобное злодейство, не покарав его. Как велико долготерпение его, если столько времени ожидает раскаяния грешников, столь упорствующих в скверне своей.

Когда Лизаран прожил несколько месяцев у отца, желание увидеть сестру не позволило ему выносить дальнейшую разлуку, не послав ей о себе вестей при посредстве письма, составленного в таких выражениях:

«Лишенный радости видеть вас, я испытываю смертные муки. Если долго еще принужден буду жить вдали от прекрасных очей ваших, вы понесете потерю, которую вам никто никогда не возместит. Средство к сохранению моей жизни – предоставить мне возможность переговорить с вами об избавлении вас от заточения, которому вы подвергнуты, меня – от терзаний этой разлуки. Приложите к тому все возможные для вас средства, дорогая сестра моя, если желаете спасти спокойствие свое и жизнь, от вашего лишь лицезрения зависящую».