Новые записки о галлах

Но теперь меня спросят: каким образом, собственно, рукопись Адсона оказалась в моем распоряжении, и почему до сих пор о ней не было ничего известно ? Ее история рассказана в мемуарах моего прадеда - в тех их страницах, которые не вошли в нынешнее издание. Однако, даже эти воспоминания не содержат в себе исчерпывающих сведений о, так сказать, "биографии" этой рукописи, которая сама по себе довольно занимательна, имея отчетливо выраженный "криминальный" характер. Многое станет понятным уже после того, как я скажу, что русский дипломат, секретарь посольства а Париже и основатель "депо манускриптов" в Императорской библиотеке ( ныне - Российская Национальная библиотека) Петр Дубровский является моим далеким предком. С того момента, как сразу после окончания Духовной Академии он появился во Франции, Дубровский не переставал быть комиссионером по скупке книг, которую он осуществлял на аукционах и у владельцев частных собраний, выполняя поручения самых высокопоставленных особ вплоть до императрицы Екатерины II . Начав свою деятельность по приобретению иностранных изданий с исполнения просьб графа А.Р. Воронцова, он со временем довольно близко познакомился со всеми библиофилами и коллекционерами в Париже, не только с легкостью посредничествуя в интересах своих комитентов в России, но и сам со временем став весьма заядлым и крупным собирателем. Н.М. Карамзин, посетив Париж, так коротко охарактеризовал моего пращура : "Он знаком со всеми здешними Библиотекарями и через них достает редкости за безделку, особливо в нынешнее смутное время" [22]. "Смутное время" здесь - это революционные события во Франции XVIII в., ибо Карамзин встречался с Дубровским в 1790 г. Именно на этот период выпадает серия крупных хищений из фондов французских библиотек, нанесших непоправимый ущерб их собраниям[23]. Десятки тысяч автографов бесследно исчезали, распродаваясь на аукционах и оседая в коллекциях любителей уникумов. Замечу, что перед революцией 1848г. общественность Франции вновь была взбудоражена захлестнувшей страну волной опустошения архивов и книгохранилищ. Но тогда виновный был найден. Им оказался генеральный инспектор библиотек, член Академии, известный ученый-математик и библиофил Г. Либри. Имея доступ ко всем книгохранилищам страны, он беззастенчиво обирал их, обкрадывая фонды как ради обогащения, так и для утоления своей страсти к коллекционированию. Что же касается хищений конца XVIII в. и самого знаменитого из них - кражи 1791 г. в крупнейшей библиотеке Франции, знаменитом собрании монастыря Сен-Жермен-де-Пре, то виновные до сих пор ещё не установлены, хотя по аналогии со скандальным процессом в отношении Либри ясно, что кража совершена не только знатоком раритетов, но и человеком, имевшим непосредственный доступ к фондам. Это удивительно, но в 1791 г. воры проявили поразительную избирательность, обкрадывая Сен-Жермен, действуя при этом настолько быстро, что очевидно было то, что хищение было спланировано заранее, являясь тщательно подготовленным. О превосходной организации кражи наглядно свидетельствует разборчивость воров: они не сметали все подряд, а в некоторых случаях изымали из рукописей лишь отдельные тетради и даже листы . Очевидно, перед ними был план, список рукописей, подлежащих изъятию, и тот человек, который составлял этот реестр, ясно представлял себе то, что он делает; злоумышленник досконально был знаком с составом и размещением фонда. В итоге труды монахов-бенедиктинцев и особенно ученых-мавристов, предпринимавших целенаправленные меры по систематическому обогащению фондов Сен-Жермен книгами монастырских и частных библиотек как Франции, так и иностранных государств, оказались во многом напрасными: самые ценные из приобретенных ими экземпляров были утрачены, причем судьба многих рукописей неизвестна до сих пор. Это настоящая удача для мировой культуры, что весомая часть украденных из Сен-Жермен книг была приобретена Петром Дубровским. Таким образом он спас для нас множество автографов, которые иначе могли быть поодиночке распроданы на аукционах, навсегда исчезнув в частных коллекциях. Дубровский же все те манускрипты, которые ему удалось вывести с собой из мятежного Парижа в 1792 г., передал затем Императорской библиотеке, не только дав начало отделу рукописей в ней, но и прославив её выдающейся ценностью своих раритетов. И до сего дня коллекция моего славного предка является самым прекрасным украшением рукописного фонда РНБ. Чего стоят одни только древнейшие корбийские рукописи, исследованные Добиаш-Рождественской , ведь библиотека Корби (кстати этот монастырь создан выходцами из Люксейль, родного монастыря Адсона, и оба аббатства находились друг с другом в теснейшей культурной связи) являлась одной из самых знаменитых в Европе. Однако эти заслуги Дубровского по сохранению рукописного достояния не только не признаны за рубежом, но и напротив при поддержке знаменитого Леопольда Делиля именно его стали считать организатором похищения в Сен-Жермен ! Интересно, если замысел преступления принадлежит нашему дипломату, как он допустил, что основная часть украденного так и не попала к нему в руки, ведь все признают, что Дубровский стал владельцем далеко не всех книг, утраченных Сен-Жермен ? Как бы то ни было я счастлив, что на долю моего предка выпала такая редкая удача, когда ему удалось практически за бесценок выкупить бесценные рукописные творения, среди которых было и сочинение Адсона. Последнее вошло в состав фонда Сен-Жермен вероятно в XVI в., так как онj носит на себе следы каталогизации, проведенной в монастыре в начале следующего столетия. Шифр, который едва сохранился на переплете, свидетельствует о большей методичности, с которой собрание было инвентаризировано тогда по сравнению с описями 1677 и 1740 гг. Судя по этому шифру, тогда всем книгам присваивались не только порядковые номера, но и буквенное обозначение раздела c указанием количества страниц в рукописи - Н-15-216. По всей вероятности все книги в то время были распределены по тематическим областям ("Н" - видимо - "Historia" ), в одной из которых рукопись Адсона с её 216 страницами шла под пятнадцатым номером. Впрочем, я не имею представления о характере катологизации начала XVII в. и поэтому мои предположения о дешифровке книги Адсона ( кроме числа страниц) основаны на допущениях. Рукопись поступила в Сен-Жермен от некоего графа Изембарда ( Isembardus), который по этому случаю сделал свою дарственную надпись - к сожалению без указания даты дарения. Интересно, что неся на себе следы первой инвентаризации, рукопись тем не менее не обнаруживает никаких свидетельств двух последующих рекаталогицазий в Сен-Жермен, которые были проведены, как уже отмечалось, в 1677 и в 1740 гг. На корешке переплета нет цифровых записей библиотекаря, производившего опись, из чего следует, что рукопись не попала в поле его зрения. Никаких следов шифра 1740 г. в рукописи также не присутствует. О чем это говорит ? О том, что во всяком случае в период с 1677 по 1740 годы её не было в составе библиотеки, и со всей вероятностью можно сказать, что в это время рукопись Адсона была собственностью либо хранителя фонда, либо одного из ученых-мавристов, участвующих в источниковедческой и издательской работе монастыря. Я предполагаю, что она временно перешла во владение либо Люка д'Ашери, либо его ученика Ж. Мабильона. На эти соображения меня наводит характер и собержание многочисленных маргинальных записей, сделанных в рукописи. В безупречной каллиграфии маргиналий обличается высокая грамотность их составителя; образованность подчеркнута в обилии тиронских значков, которые употреблены повсюду; те записи, которые все же удается прочесть, говорят о прекрасной учености того, кто делал эти замечания. Я чесно говоря не знаю, сохранились ли автографы д'Ашери, но во всяком случае без труда можно будет соопоставить эти заметки на полях с подчерком знаменитого Мабильона. Какая-то уверенность говорит мне о том, что один из них сделал рукопись Адсона своей личной собственностью. Почему же она не была ими издана ? Ответ очевиден. Причина, конечно же, не в том, что они не доверяли ей или считали подделкой. Для этого они были слишком выдающимися учеными. Мне представляется, что все дело в содержании рукописи; как раз по тому, что доверяли ей, и не стали её печатать. Меня не оставляет мысль, что они хотели осуществить задуманное Адсоном. Соблазн считать так достаточно велик. Очевидно, что тиражирование сочинения могло только помешать в выполнении этой задачи, а кроме того не каждый ведь хочет, чтобы его посчитали помешанным, как может произойти, если после огласки труда попытаться довести до конца "дело Адсона". Очевидно, во владельце рукописи - кто бы это ни был - жили опасения относительно здравости всех её идей ; но в то же время он, должно быть, задавался мыслью : "А вдруг то, что поведано Адсоном, истинно?" И он искал возможность для подтверждения или опровержения своих сомнений. Как бы то ни было в конце концов рукопись все же возвратилась обратно в Сен-Жермен, и судя по всему она уже безотлучно пребывала там вплоть до событий 1791г. Обстоятельства хищения в библиотеке монастыря раскрыты в мемуарах моего прадеда, но пока лишь коротко укажу на их суть. Виновником кражи явился, к глубочайшему его несчастью, друг Дубровского - бывший королевский библиотерарь, а ныне комиссар по охране общественных памятников, президент Парижского парламента и известный эллинист д'Ормессон де Нуазо. Как и в случае с итальянцем Либри, д'Ормессон пал жертвой своего служебного положения, которое сделало его доскональным знатоком коллекции Сен-Жермена. Он воспользовался рукописью Адсона, последние страницы которой пусты, ибо, как я предупреждал, автор не успел её закончить, чтобы составить там перечень книг, которые следовало похитить. Он подробно указал их размещение, изобразил план библиотеки, предназначая и список и карту для нанятых им воров, абсолютно не сведующих в рукописях. Выкупив часть похищеного, мой предок обнаружил в книге Адсона записи, сделанные его другом, рука которого подтверждалась его монограммой и адресом, по которому следовало отнести все награбленное. Как оказалось, воры решили сами извлечь выгоду из своего улова. Их глупость и непросвещенность были причиной того, по каким чудовищно низким ценам поспешили они реализовать похищенное, предпочтя выручку вознаграждению д'Ормессона. И тут безусловная удача, что Дубровский, благодаря своим многолетним связям, смог приобрести значительную часть рукописей. Однако, он был поражен, узнав, что организатором кражи был его близкий друг, который оставил при этом неопровержимые улики своей виновности. Д'Ормессон же ничего не получил. В принципе, желая присвоить себе наиболее драгоценные книги, он следовал не жажде наживы, а целям спасения рукописей от разграбления революционерами, которых он презирал, отчего и был казнен ими в 1794 г. за свои роялисткие убеждения. Но в итоге он явился причиной того, что многие из книг оказались безвозвратно утерянными, и, если бы не его друг, мы оказались бы лишены возможности исследовать ценнейшие памятники человеческой культуры. Ведь, как я уже отметил, в 1805 г. Дубровский продал свою бесценную коллекцию александру I, положив тем самым основание нынешнему отделу рукописей РНБ. Но он не передал императору рукопись Адсона, не внеся её в описи своего собрания, так как она была поистине бесчестием, несмываемым позором того, кто был его лучшим другом. Весь мир узнал бы имя негодяя, задумавшего эту громкую кражу, и проклял бы д'Ормессона, который был поставлен охранять сокровищницу нации, а в итоге стал причиной её разорения. Поэтому рукопись со списком книг Дубровский оставил при себе, и она стала передаваться у нас из поколения в поколение. Во-первых, мне нисколько не жаль злосчастного д'Ормессона, а во-вторых, уже двести с лишним лет отделяют нас от его преступления и поэтому я считаю, что уже нет необходимости скрывать те обстоятельства, по которым рукописи из Сен-Жермен, в том числе и сочинение Адсона, оказались в руках у Петра Дубровского, который все же поставил на последнем свой экслибрис : "Ex Musaeo Petri Dubrowsky.Parisiis 1792". Такова, вкратце, история рукописи Адсона, и остается только подивиться тому, как время и случай выбрали её из сонма других, как они донесли её до нас и как не спешили приобщать к её содержанию, хладнокровно выдерживая тысячелетнюю паузу.