Новые заветы. Самые известные люди России о своих мечтах, страхах и успехах

Вообще буфеты должны быть везде открыты, по всей России. Если страна примет мой вариант национальной идеи, то так и будет. Вариант прост: традиции, истоки, основы. Один из великих князей говаривал: веселье Руси есть пити (пити — не бараний суп, который имеется в «Шашлыках и пиве», а бухло). Если принять это как действительно национальную идею, то надо прекратить зарабатывать деньги на выпивке. Основной лозунг: час похмелья — позор обществу! На международной арене займем лидирующие позиции. Подпишем любые международные договоры. Но не выполним. Отмазка такая: бухие были! Это будет честно, без лицемерия. Гораздо свободнее станет на улицах, многие сопьются и умрут. Все-таки 140 миллионов — это слишком много для охраны углеводородов. Вполне хватит половины. Все деньги от газа пойдут на водку, все деньги от нефти — на водку. И она уже не продается, а насильственно навязывается, пропагандируется. Вот тут и пригодятся буфеты — выжившие заинтересуются закуской. Недорогой, душевной. Приблизительно такой план.

Эх, преподавательница просила про хорошее, а меня все равно на пьянку вывело. Но это ведь и есть хорошее. Так или не так? Вот в чем буфет.

Елена Жихарева. Жизнь на четверку

В журнале, само название которого утверждает, что всего его авторы — отличники, победители, колонка Елены Жихаревой, пиар-менеджера ГУМа, — событие. Потому что это исповедь хорошистки. Которая первой, на страницах «РП», не стыдится в этом признаться.

Самым страшным и волнующим местом в моей музыкальной школе среди учеников считался актовый зал. Настоящий большой зал, как в кинотеатре. Только над сценой — портрет Чайковского. И стоял на этой сцене рояль-убийца. Как бы хорошо ты ни знал этюд или сонату, стоило сесть за этого монстра, и пальцы холодели, ноты путались, во рту пересыхало. Яркие прожекторы над роялем светили каким-то мертвенным светом, отчего на руках были видны малейшие прожилки, да и сами пальцы были странного зеленоватого цвета. В актовый зал пускали только с преподавателем, чтобы репетировать перед экзаменом уже выученную наизусть программу. Как и любым музыкантам, пусть и начинающим, нам надо было привыкнуть к инструменту. А звучал этот рояль ужасно — до того звонко и громко, что сыграть тихо на нем было невозможно. Все ошибки, помарки были как на ладони, разносились эхом по всему залу. Вот на этой сцене в выпускном классе я пережила довольно обидный, а если говорить прямо, позорный момент. (Даже более позорный, чем петь одному перед классом на сольфеджио и в этот момент дирижировать себе.) Но почему так произошло, я поняла лишь сейчас, спустя 17 лет.

В моем аттестате о неполном музыкальном образовании все четверки. Мой главный преподаватель по основному предмету, фортепиано, меня всегда хвалила. Вроде бы учеба давалась несложно, на экзаменах выпускали в сильной группе. Но пятерок почти не было. Была четверка: иногда твердая, иногда с минусом, чаще с плюсом. В шесть лет на первом прослушивании я пела «В траве сидел кузнечик», не попадая в ноты. Взяли только из-за рук, из-за длинных пальцев: большим и указательным беру октаву. Как оказалось, слух можно развить. На четверку, конечно. Если бы я тогда понимала, что фальшивлю, я бы сгорела от стыда. Но я не понимала, и в этом было мое преимущество перед другими учениками. В первом классе, заходя в малый зал на экзамен (в большой нас тогда еще не пускали, он только для старшеклассников), не замечая экзаменационную комиссию, я во весь голос басом спрашивала своего учителя:

— Марина Георгиевна, а ноты брать?

— Конечно, нет, Леночка. Это же экзамен. Нужно играть наизусть.

Я с нетерпением ждала своего выхода, даже не понимая, что это экзамен и кто-то меня сейчас будет оценивать. Я подходила к роялю, подкладывала на стул деревянные подставки, ставила подходящую скамеечку для ног — и тут главный момент: я откидывала подол платья с утенком, как полы фрака. Наверно, видела когда-то по телевизору, что пианисты так делают. И играла только для себя, проживая каждую ноту. Учителя улыбались и ставили пятерку.