Новый американский молитвенник

Молитва о достаточности вещей

Не до молитв Раскрашенной пустыне,

для святости достаточно ее молчанья,
гудения ее ветров, ее негромких криков
достаточно для выраженья жалоб.

Не до молитв Раскрашенной пустыне,

нет в них нужды у ящериц, купающихся в солнце,
ни у того отрога оранжевого, розового,
цвета жженой умбры, в полосах агата и теней,
где ангелами служат скорпионы —
и ночь не осветит молитва,
лишь брошенного мотоцикла хром
забытого, подобно часовому, на посту ненужном,
пылающий в огне зари вечерней может сделать это,
послав луч света священного из фасетки фары,
где крысы бродят по скрижалям песка,
покуда кровь их в желудке какой-нибудь змеи
не разожжет пожара.

Тереза. В ней я лежбище себе устроил,

построил меж ее костями дом и, натянув гамак
меж выступами таза, в нем улегся, и тогда,
подобно дымным двум столбам над крышкою горы столовой,
слились забвенья вместе и сроднились.
Мне ведомо в ней все: заботы, нужды, тайные грешки,
и где она хранит свой страх в эмалевой шкатулке,
которую в год раз откроет, дабы посмотреть на страхи,
в ней таящиеся, пред миром тем и этим равно:
там есть львиный клык, и сердце призрака,
и старика лицо, которое сам Бог на семени
от авокадо высек
и дал от времени до времени вещать на непонятном языке.
К ее первопричине я проделал путь, и земли всех
                                                 народов, мной встреченных в пути,
нанес на карту, что похожа на Египет, будь он
                                                    королевством воздуха,
испил от принципа, что лик ее очистил,
превратив в камею лунной белизны, из тех, что, умирая, солдат
на поле брани держит пред собою и на нее глядит,
                                                     как на ворота рая,
покуда жизнь в нем угасает и сердце перестает
                                                     чеканить марш.

Одну и ту же ложь нашептывает ветер всюду,

                                                      сказку, старую как мир.
Хранят молчанье звезды, бушует вирус, ждут пески.
Преследуемый взглядом глаз с вертикальными
                                              зрачками, скачет кролик,
а мы, американской гнусной роскошью объяты,
насмешливо звеня монетами, гудя в автомобильные клаксоны,
музыкой пьяной маммону заклиная,
молим о спасеньи от того, чего не можем видеть,
и о том, чтобы найти любовь, хотя и знаем,
что всякий путь ведет лишь к чужакам…
                                                      Ну, довольно.
Пусть эта ночь со звездами тринадцатью во лбу,
приклеенными, точно блестки, к черному гипроку,
под шепот аккордеонов и гитар «Техано»,
станет и отчуждением, и знаменем всей жизни.
Пусть каждый вздох нарушенным обетом будет,
и каждое мгновенье грех пусть станет частью
                                                    процесса отпущения,
пусть слово каждое ритмичным эхом отзовется.
Пусть этого довольно будет.

Не до молитв Раскрашенной пустыне, совершенна

ее ночная женственная тьма, а молчанье, присущее мужчине, созерцает
пейзаж доступный, широкий и прекрасный, как могила,
снабженная иллюзией стола, двух стульев,
бутылки текилы и вазы с цветами из другого мира, —
таков эффект, достигнутый слияньем кактусов,
                                               столовых гор и душ людских,
добытых из ниоткуда, созданных из пустоты и поцелуя
Богом Одиночества, Тем, Кто почти не умирает
здесь, в этом месте, где духи тают, стоит
лишь отвести глаза, но приходят, приходят вновь
сюда, где духи тают, стоит лишь отвести глаза…