Новый Белкин (сборник)

... А ведь она так и не поняла, прекрасно-ужасная Ванда, что я заполучила из ее хозяйства нечто несопоставимо более ценное, чем – как в детской песне поется, – «морковка, капуста, редиска, горох», – причем совершенно даром.

Мне показали фантастическую картину иной жизни.

Эту картину – все то незабвенное лето напролет – я разглядывала через подзорную трубу с кривой линзой – от чего картина казалось еще более чарующей. А другой подзорной трубы – и другой линзы – у меня тогда не было. Откуда же взялась у меня такая труба?

Чтобы проще понять, о чем речь, приведу цитату из одного – кстати сказать, современного – российского автора: «Мне дали гостиничный номер с несломанным телевизором». Заметьте: он даже не пишет «с исправным» он пишет именно так – «с несломанным». (Что, надо понимать, является самостоятельным экзотическим элементом его путешествия – проходящего, как видно даже из этого контекста, за пределами родины.)

В компьютерных меню есть такой термин: «default» – по-русски это переводится как «по умолчанию» – «по определению», «в качестве отправной точки» – или, в более домашнем стиле, «как само собой разумеющееся». То есть: задаются определенные характеристики изображения, которые в дальнейшем считаются изначальными – и, если их не менять, – неизменными. Линзы моей подзорной трубы, «по определению», были устроены так, что сквозь них неизменными («нормальными») казались следующие изображения: подъезд – загаженный, почтовый ящик – сожженный, мужское лицо – пьяное (и, по пьянке, расквашенное), старуха – нищая (копошащаяся в отходах), ребенок – рыдающий (взахлеб, в яслях), мать – одиночка, чиновник – мздоимец, милиционер – самодур, продавец – хам, снабженец – вор, интеллигент – задохлик и т. п. Эту схему легко расширить.

И вот каждое утро я сижу возле окна веранды на хуторе К., кормлю своего сына, один мой глаз – на его непредсказуемом ротике, другой, выполняя «агентурное разведзадание», – смотрит в подзорную трубу.

И что же он видит? Чудеса из чудес.

Члены семьи работают вместе.

А ведь благодаря кривой оптике моей подзорной трубы, считалось – «по умолчанию» – невероятно героическим именно уехать – и как можно дальше от родного дома – дабы что-то там покорять, с чем-то непрерывно бороться – как можно дальше! – на БАМ, в пустыню, на льдину, а лучше всего сразу в космос. А твой конкретный дом пусть героически обустраивают те, кто, соответственно, прибыл – со льдины, из пустыни – а лучше – сразу из космоса. Если же не брать эти «героические» варианты, то вот как выглядела обыденная – «по умолчанию» – картина семьи в большом городе: муж и жена вскакивают в пять тридцать утра, с трудом припоминают друг друга, затем едут в разные стороны (полтора часа сна с пересадками) на бессмысленные службы (где досыпают недоспанное с открытыми глазами), затем полтора часа дробного сна по дороге назад – дома они с трудом узнают друг друга и, так и недоузнав, валятся в каменный сон.

А на хуторе... Такого я даже в кино не видала: Ванда, Андерс, Сирье, Йовита, Урмас, Таавет, Кайа, Индрек – все как один – в то время как мы с сыном завтракаем – возвращаются на полдник с полевых работ. Сирье и Йовита, старшие дочери, оживленно переговариваясь, идут за родителями, дальше следуют два сына, сдержанные, как отец, а младшая дочь – Кайа, по виду восьми лет, катит в колясочке крутолобого Индрека. Она работает няней при брате; работает и брат – он растет. Иногда Сирье привозит с собой (она замужем, живет на соседнем хуторе) своего сына, Арво, ровесника Индрека – тогда Кайе в ее заботе о малышах помогает средний брат, Таавет. (Ух, в какой же экзотической стране мне пришлось прожить свою юность! В такой-то уж непоправимо-экзотической, в такой шиворот-навыворот наоборотной, где экстремальными, даже экстравагантными кажутся как раз самые что ни на есть обыденные, устоявшиеся веками дела!)

Э. Л., депешами, посылала мне из Питера некоторые сведения («агентурные данные») о семье Калью. Благодаря Э. Л., секретная, скрытая занавесом информация становилась явной и все более проясняла картину, наблюдаемой мной в подзорную трубу. А занавесом было скрыто вот что: взрослые члены семьи, оказывается, формально числились в каком-то рыболовецком совхозе. Но сроду там не работали. Исключение составляла старшая дочь Ванды и Андерса, Сирье: она действительно работала водителем совхозного грузовика. Точнее сказать, вкалывала. Ну, это уже я видела и сама: ловкая, сильная – своевольная, как Ванда, – она лихо выруливала прямо к хлеву... Потом в грузовик ставили теленка – и Сирье его увозила... Или поросят... А иногда, наоборот, она привозила – пару козочек... Или подкатывала к амбару... И тогда все физически дееспособные члены семьи – вплоть до Урмаса, которому на вид было лет тринадцать, грузили – или сгружали – какие-то ящики и мешки... Короче, грузовик работал на хутор, а вовсе не на совхоз...