Новый Белкин (сборник)

Моя повесть «Хутор» была вызвана к жизни издательским заказом, подразумевавшим текст для подростков. Имелась в виду антология, ключевой идеей которой являлась бы Балтика (в различных ее аспектах), – сборник, адресованный, соответственно, подросткам стран Балтии и Скандинавии. (То есть зарубежному, по отношению ко мне, «контингенту», пестрому по своим наречиям и привычкам, но притом, в массе своей, не обремененному исторической памятью, геополитическим любопытством и читательским опытом.)

Поэтому выходило так, что этот текст (о жизни молодой ленинградки на эстонском хуторе) обречен был состоять из терпеливого разжевывания неких «страноведческих», более даже «этнографических» фактов, а также самых что ни на есть общепонятных ценностей. Кстати сказать, последние, на мой взгляд, свободно укладываются в две строки: «Я знаю правду! Все прежние правды – прочь!// Не надо людям с людьми на земле бороться!..». Но мой «месседж» обязан был получиться еще проще: природа читательского контингента подразумевала «максимально доходчивый» и даже наивный язык.

В итоге текст – «по ряду внелитературных причин» – в антологию для подростков не попал (об этом – бурлескный, полный сексуальных аллюзий рассказ, который опустим), – и автор уже взялся было кроить из него сценарий мультфильма, когда некая шведская переводчица надоумила близорукого производителя отдать текст в обычные (взрослые) издания. Именно по ее стратегическому наущению (спасибо, Janina!) автор послал «Хутор» в четыре толстых российских литературных журнала; каждый из них одобрил его мгновенно.

Из этого поучительного эпизода («Будь проще, и люди к тебе потянутся») автор, по правде сказать, не сделал никаких практических выводов. Хотя такого рода выводы, как ни крути, напрашиваются сами – особенно если учесть недавний «исторический опыт», в русле которого те же издания, с неприступностью высокородных девственниц, безоговорочно указали на дверь нескольким романам автора – и другим его «сомнительным» текстам, не сулившим семейного благоденствия с массовым подписчиком.

Однако умозаключение идеалистического толка сделать все же рискну: сдается мне, что Иван Петрович Белкин остался бы моим «Хутором» доволен.

Почему? Да потому, что «Хутор», в силу указанных выше причин, вышел произведением традиционным – применительно в равной мере и к русской повести, и к русским литературным устоям в целом. То есть из моего лэптопа «Toshiba», «подсевшего», в основном, на жгучие виртуальные приключения и международный чат, этот текст, целенаправленно проклевывая белую скорлупку дисплея, в конце концов вылупился «добросердечным», «ясным», «наивным» и «простодушным». Он неукоснительно восславляет свободу – и милость к падшим, а его поэтическая природа, какой ей и долженствует быть, по мысли классика, вполне, «прости, Господи, глуповата». С моей колокольни это не хорошо и не плохо. Просто один из вариантов письма.

И все же повесть не является для меня (как считают некоторые эксперты моих ранних работ) «самым успешным» жанром. Потому что главные мои достижения находятся вне любых жанров литературы. И приз мне следовало бы вручать не за литературу. Я не берусь в толковательных терминах обозначать, что именно я имею в виду, – по той же самой причине, по какой для меня всегда невольно тормозится, усложняется (а то делается и вовсе невозможным) процесс написания прозы, а именно: я не могу притвориться, будто не знаю, что существует поэзия.

А посему сейчас, для выражения своей мысли, я снова возьму у нее взаймы – точней, займу у того же царски щедрого автора, злостного должника земных кредиторов, «усталого раба», гипотетического рогоносца и затравленного камер-юнкера, отчаянно мечтавшего о побеге – притом о побеге не только в область отвлеченных аполлонических услад. Я займу у него, потому что именно он, не осуществив, как хотел, своей мечты в так называемой реальности, с блистательной безоговорочностью выразил абсолютную, непреложную, верховную ценность частной человеческой жизни:

Блажен, кто в отдаленной сени,
Вдали взыскательных невежд,
Дни делит меж трудов и лени,
Воспоминаний и надежд;

Кому судьба друзей послала,
Кто скрыт, по милости творца,
От усыпителя глупца,
От пробудителя нахала.

Именно такое целевое задание я понимаю важнейшим делом моей жизни.

Именно на этом поприще я радуюсь главным моим успехам. Считаю: Александр Сергеевич Пушкин остался бы ими доволен.

Алла Латынина