Новый Белкин (сборник)

Марина Вишневецкая рассказала очень грустную историю. Но, как и в других ее историях (рассказах и повестях о мучающихся и радующихся людях нашего – обыкновенного и обжитого – мира), темноте не дано справиться со светом. Перед тем, как стать Бессмертным (дар-проклятье мстительной богини Мокошь), Кащей все-таки освободил солнце. Перед тем, как утратить любовь, герои все-таки ощутили ее волшебный вкус. Да, боги во многом похожи на поклоняющихся им людей, но все же ни насельников Селища, ни черноволосых степняков, ни белесых ладейных людей (историческая география у Вишневецкой прописана не менее изящно и убедительно, чем мифология) к «божественному» не сведешь. Они и ссорятся по-другому, и плакать умеют, и смеяться. Не эти боги их создали. Скорее наоборот, люди – смолоду, сдуру, сослепу – обзавелись богами не первой свежести. Вырастут – поумнеют. Может быть. Надежда не умирает. Как не умирает Фефила, небольшой рыжий пушистый зверек, который явился на свет еще раньше, но и поныне помнит все, что было с Кащеем и Ягдой. Они-то со своими новыми (ох, какими старыми) заботами все позабыли. Их бессмертие (как и бессмертие Перуна, что ничем не лучше Велеса) иной природы, чем бессмертие надежды, Фефилы и наше. Не требующее завоевания – полученное в дар. Как свобода. Как любовь.

Правда, о дарах этих помнят далеко не все. И глупостей, жестокостей, подлостей творят не меньше, чем во времена Ягды и Кащея. И с тем же тоскливым азартом меняют одного страхоидола на другого, не менее свирепого. Но если даже среди богов сыскался Симаргл, сумевший не только обучить Кащея боевым искусствам, наделить его силой и отвагой, попросту полюбить мальчика, но и дозволивший ему жить по-своему, поверивший в его свободу, если в этом «вечном» племени обнаружился кто-то живой, то на людей грех не рассчитывать.

Вишневецкая написала роман. Но сказка сквозь него все равно светится. Не зря же в Селище обитают Заяц, Щука и Утка. Вот появится Иван-царевич, и освободят они вместе Кащея от мнимого бессмертия. И Баба Яга, что царевичу в этом деле поможет, без награды не останется.

P.S. Роман-сказка Вишневецкой напрашивается на сравнение с романом Людмилы Петрушевской «Номер один, или В садах других возможностей» (М.: Эксмо, 2004)[39]. Не был бы я таким ленивым, написал бы здоровенную статью. С цитатами, ссылками на всякие ученые труды и надлежащими аргументами. На которые, впрочем, тут же сыскались бы контраргументы. Поэтому обойдусь лишь одним тезисом. Петрушевская прилагает недюжинные усилия для того, чтобы увидеть в современном человеке хтоническое чудовище, а в нашей жизни – еще один извод безжалостного повторяющегося мифа. (Увы, основания для такого взгляда на мир и человека имеются.) Вишневецкая, точно и тонко работая со славянским (и не только славянским) мифологическим материалом, стремится разглядеть в далеких от нас архаических существах – людей. Похожих на наших современников с их страстями, ошибками и «психологией». Потому что люди – всегда люди. Даже если они о том забывают и превращаются в сказочных монстров. Выводы так прозрачны, что, пожалуй, излишни.

23 июля 2004

Слово о погибели нашего участка

Алексей Слаповский. Они. М.: Эксмо, 2005

«Они» – шестой роман Слаповского. Или седьмой, если к «Я – не я», «Первому второму пришествию», «Анкете», «Дню денег» и «Качеству жизни» прибавить «русский народный детектив» «Участок». «Участок» обошелся без жанрового подзаголовка, хотя чем же, если не романом, должно считать объемную книгу с единым сложно организованным сюжетом и сквозными, по ходу действия усложняющимися, персонажами? Разве что «утопическим эпосом», но такая жанровая дефиниция пригодна в ученых штудиях, а не на должных привлечь читательское внимание обложках.

Две последних на сегодня работы Слаповского связаны отнюдь не только местом издания. И не только контрастом, который бросается в глаза и может озадачить простодушного читателя. «Участок» – повествование о деревне, где, конечно, случаются досадные казусы, неприятности и даже преступления, но жизнь течет спокойно и размеренно, радости ритмично чередуются с незадачами, а всякие новейшие веянья проходят рябью по от веку сложившемуся миропорядку. «Они» – роман мегаполиса, роман Москвы, причем не ее казового, сияющего роскошными витринами и давящего хамскими новоделами центра и не чудом сохранившихся уголков того города, который Пастернак называл святым, а окраинных спальных районов, где – меж громыхающих игральных автоматов, панельных домов, рынков, забегаловок с шаурмой, заправочных станций и свалок – обретается типовой житель столицы.