Новый Библейский Комментарий Часть 1 (Ветхий Завет)

Иов выходит за городскую черту и садится в пепел, чтобы исполнить ритуал скорби и плача. Его переполняет чувство одиночества, он отделяет себя от общества и уподобляет себя мусору. Он сидит там, пораженный проказою лютою (7), и кусочками черепицы скоблит себя, чтобы хоть как–то облегчить свои мучения. Раны, покрывающие его тело, происходят от какой–то страшной кожной болезни (ср.: 7:5; 30:30), скорее всего, слоновости или проказы. У Иова было множество и других симптомов заболевания, к примеру, потеря веса (19:20), лихорадка (30:30), его преследовали кошмары (7:14) и бессонница (7:4), но вполне возможно, что все это были психосоматические последствия его депрессивного состояния, а не кожной болезни. Болезнь его описывается также и метафорическим языком, когда он жалуется на то, что кости его «ноют» (30:17) или «обгорели» (30:30). Жена Иова, вероятно, чувствовала себя более всех пострадавшей из–за своего мужа, поскольку в результате его богобоязненности она лишилась десятерых детей, общественного положения и средств к существованию. И после этого она должна была оставаться преданной мужу. Неизвестно, по какой причине — от ненависти ли к Богу, сотворившему такое с Иовом, или из желания покончить поскорее с обрушившимся на них горем и унижением — она призывает мужа похулить Бога (9), чтобы призвать на себя смерть. Иов не комментирует ее предложение совершить богохульство, но укоряет ее за то, что она говорит как глупая женщина (см.: NIV). (В русском переводе: «как одна из безумных». — Прим. пер.) Он, вероятно, имеет в виду женщин низкого происхождения, неспособных рассмотреть истину за происходящими событиями. Иов — аристократ, хотя и лишенный теперь всего своего богатства, поэтому он не может понять весь ужас пребывания в постоянной нищете (ср.: 30:2—8). Иов отвечает своей жене, что Бог волен посылать и доброе, и злое, так же, как и давать, и отнимать (ср.: 1:21). Это не фаталистская обреченность и покорность воле неведомого Бога, в этих словах звучит доверие к Богу, Который знает, что делает. Слова автора во всем этом не согрешил Иов устами своими не означают, что Иов согрешил в мыслях; они означают, что Иов опроверг утверждение сатаны, что, будучи поражен физически, он непременно согрешит своими устами против Бога.

Иов был очень известным человеком (1:3), он имел друзей в разных странах, идентифицировать которые с точностью сейчас не представляется возможным. Друзья прибыли. Нет сомнений в искренности их намерений по отношению к Иову, однако странно, что, увидев его в страдании, они не могут дать ему утешения. Они ни слова не говорят ему, но ведут себя так, будто он уже умер. Они уверены, что выражают свое участие (наше молчаливое присутствие рядом с тем, кто страдает, может быть весьма полезным), но их молчаливая скорбь в течение семи дней и семи ночей (13) неизбежно порождает отчуждение. Как выясняется из их последующих речей, они не могут поверить, что страдание Иова ни в какой мере не заслужено им. Очень часть люди неправильно понимают учение о том, что в основе всякого страдания лежит человеческая греховность.

3:1–31:40 Диалог

3:1—26 Первая речь Иова, в которой он выражает свое горе

Здесь внезапно от эпической грандиозности и философичности пролога (главы 1 — 2) мы обращаемся к драматической смятенности поэмы (3:1 — 42:6); после описания печальных событий мы погружаемся во внутренний мир Иова. В этой его речи просматривается движение от прошлого (3—10) к будущему (20—26) и от опыта человека Иова (3—19) к опыту общечеловеческому (20–22).

Здесь ни слова не сказано о смысле страдания, ни единого вопроса не задано о том, заслуженно ли оно, каково его происхождение. Иов ни в чем не винит ни себя, ни Бога. Это произойдет позже, теперь же перед нами просто человек, погруженный в пучину страдания.

3:3—10 Он проклинает дни своего зачатия и рождения. Обычно проклятие направлено в будущее, но Иов пребывает в таком отчаянии, что проклинает свое прошлое. Конечно же, это пустое проклятие, ибо прошлого изменить нельзя. Он желает, чтобы дни его рождения и зачатия (воспринимаемые поэтически как одно событие) были бы вычеркнуты (4—6а) и не вошли в годовой календарь (ббв). Он хотел бы, чтобы чародеи, которые способны налагать проклятия на определенные дни, сделали бы этот день одним из самых несчастных, чтобы не смогли бы его родители зачать его, и мать не родила бы его (8а, 10). 8 Некоторые древние маги, видимо, верили, что они могут разбудить Левиафана — дракона первобытного хаоса и морское чудовище (ср.: Пс. 103:26; Ис. 27:1), — способного поглотить солнце и вызвать полное солнечное затмение.