— Я подожду. — цежу сквозь зубы и, обойдя его, укладываю цветы на стол. Собираюсь сказать ему, чтобы сваливал в свой кабинет, но полено меня опережает:
— Слышал, у тебя проблемы со здоровьем.
Мне аж ухо захотелось потереть, чтобы убедиться, что я не ослышался. Что за чушь он несет?
— Чего ты сказал? — переспрашиваю, глядя на него сверху вниз. Пенек мелкий.
— Слава говорила, что у нее не получается забеременеть, потому что твои патроны стреляют холостыми. — говорит мерзкий голос.
Чеееего, блядь?
Как-то читал про чувака, который в состоянии аффекта укокошил семерых. Еще думал, что за бред — на первом бы уже точно мог остановиться. Сейчас понимаю, что это ни хрена не так. Тело словно отделилось от мозга, бросив на прощанье: "Не поминайте лихом", кровь в венах густеет, превращаясь в жгучий яд, а к коже приливает неконтролируемая ярость.
Какого черта? Матрешка ему рассказала о нашей проблеме? Она винит во всем меня? Тогда почему она мне обо всем не рассказала? Я бы и фистинг задницы стерпел, если бы это могло помочь засадить в нее мини-нас.
— Слушай, ты мудила. — сгребаю резиновую рубашку и подтаскиваю слащавую рожу к себе. — Я не знаю, что за бред ты несешь, но тебе бы лучше вовремя заткнуться.
Полено круглит глаза и нервно дышит мне в лицо ароматом сладкой жвачки. Ходячий уничтожитель функции поджелудочной железы.
— Я всего лишь говорю то, что слышал от Славы. — его челюсть расплывается в таком же сраном оскале как и тогда в клубе. — Просто мы с ней очень сблизились. Точно так же как вы с ней, когда были сводными братом и сестрой. Если ты понимаешь, о чем я.
До свидания, здравый смысл — здравствуй, ядерный армагеддон.
Перед глазами расцветают красные языки пламени, когда я отвожу руку назад и с характерным хрустом вдалбливаю кулак ему переносицу. Мудила с грохотом валится на пол, а фонтан крови, хлещущий из его сломанного носа красиво окрашивает его пидорскую рубашку в алый.
Гадкий намек на связь со Славой — достаточный повод, чтобы преждевременно презентовать его скелет в какую-нибудь лабораторию, поэтому я не планирую останавливаться. Склоняюсь над ним и снова заношу руку.
— Ты вообще из ума выжил, Гас? — раздается матрешкино рявканье сзади. — Ты чего себе позволяешь?
Кажется, ее голос — единственное, что сейчас в состоянии меня отрезвить. Рука сама опадает вниз, а голова обрачивается в ее сторону. Застыв, остолбенело пялюсь, как Слава направляется к нам, на ходу сбрасывая с себя верхнюю одежду.
Я бы хотел схватить ее за плечи и спросить, какого черта она делится с этим приторный упырем самым сокровенным, но вместо этого молча наблюдаю, как она, словно военная санитарка, склоняется над стонущим поленом и начинает ощупывать его лицо.
Выбрала его, ревет мое оскорбленное состояние аффекта.
— Я в порядке, Слава. — пуская розовые пузыри, хнычет Егорка.
— Ты спишь с ним? — вырывается из меня.
Я жалею об этом вопросе в ту же секунду, но уже ничего не могу изменить. Слово не воробей, или как — то так.
Кошачьи изумруды молнией взмывают вверх, пощечиной ударяя меня по лицу. Во взгляде матрешки столько злости и ярости, что мне становится физически больно.
Но эта боль не сравнится с той, которая разорвет мои нервные окончания уже через секунду:
— Да, я сплю с ним, Малфой. Каждый день. На этом, блядь, самом столе. А теперь просто уйди отсюда.
Невидимый рефери уже сбился со счета, а я не в состоянии встать. Мой первый в жизни смертельный нокаут.
Глава 20
Слава
— Прямо ни с того ни с сего американским половником да по сахарным щам? — скептически поджимает губы Верушка. — Странно это, Славка. У дементора твоего нрав дурной, но чтобы вот так просто кулаками махать. Он же в чистилище твоего папаши с цветами приехал, правильно? — тычет пальцем в лежащую рядом со мной цветочную оранжерею, — Я бы за такой веник, Славка, свои роскошные телеса в недельное сексуальное рабство цыганам пожертвовала. Ясен пень, мириться ревнивец с тобой приехал. Ох, сдается мне, не так прост эта твоя сводня губастая.
— Да нормальный он, Вер. Просто у Малфоя совсем разум поплыл от ревности. Извел меня, честное слово. Устала я. Работаю как проклятая, чтобы с чистой совестью в Америку уехать, параллельно перед отцом право на счастье свое западное отстаивая, потом в спальне похлеще Саши Грей пируэты выделываю и все равно не угодила.
На последних словах голос срывается в жалобное дребезжание и губы начинают дрожать. Адреналиновая злость постепенно покидает тело, и перед глазами болезненной картиной встает шокированное лицо Гаса, когда я в гневе произнесла те нелепые слова. Как он вообще мог спросить, сплю ли я с Егором? Даже на секунду подумать о том, что я бы стала ему изменять? Идиот. Ревнивый тупой идиот.
— Эй, Славка. Ну ты чего?
Верушка поднимается со своего кресла, и уже через секунду я рыдаю на ее плече на глазах у всего Хлеба Насущного.
— Как он вообще мог такое подумать обо мне? — всхлипываю в ее дельтовидную мышцу. — Мы же пожениться собирались. А как же доверие? Я ведь никогда ему повода не давала…