Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии

Дольше так говорить невозможно, его тело начинает содрогаться при каждом слове в возбуждении поднимаются кулаки, он водит головой из стороны в сторону, как будто до сих пор старается заполнить весь класс энтузиазмом: младше– и старшеклассников, обучающихся у него географии и экологии. Дома, даже до того, как стали заметны симптомы болезни, он предпочитал короткие, отрывистые фразы, похожие на речь ее недавно приехавших кузин, произносивших на чужом наречии односложные слова, так как язык их детства исчез.

Летом они собирались посетить гроты и пещеры родительской родины, недалеко от города, где появилась на свет ее мать, на юге Гаити.

– Одна из пещер твоя тезка, – сказал он, когда они решили просить свадебные деньги именно на поездку.

Пещера, как и она, была названа в честь Мари-Жанны Ламартиньер, в мужском костюме сражавшейся рядом со своим мужем против французской колониальной армии во время Гаитянской революции.

– В кого бы мне пришлось одеться, чтобы иметь возможность видеть тебя, биться за тебя, с тобой? – спрашивает она его сейчас. – Может, я стала бы врачом? Или капелланом? А тебе, атеист, вообще можно капеллана, если бы в одно прекрасное утро ты вдруг решил обратиться?

Воспоминания о том, как часто он дышал, пронзает ее, и она просыпается. По новой шкале ужасов ее теперь больше всего пугает даже не его молчание, не ухающий вентилятор, постукивающий уже много часов, но когда меняется смена и кто-то говорит в телефон, лежащий прямо у его уха. Усталый женский голос на другом конце, сгодившийся бы для первых альтов в хоре, по тому, как взмывают и быстро, резко падают модуляции, этот голос оживляется и спрашивает:

– Доброе утро. Я говорю с любовью всей жизни Рея?

Как вы узнали? – хочется спросить. Конечно, они ведут записи на планшетах или в блокнотах и дают друг другу читать мелкие подробности, чтобы отличать, индивидуализировать пациентов. Или ее слова могла передать сестра, дежурившая в ночную смену. Она могла записать крики или бормотание Мари-Жанны: «Его имя Реймонд, но мы зовем его Рей. Он любовь всей моей жизни».

– О чем вы говорили вечером? – спрашивает утренняя медсестра.

И прежде чем напомнить ей, что нужно зарядить телефон, так у нее будет возможность опять говорить ему в ухо – утром, а может, и после обеда, а может, и вечером, – Мари-Жанна сонно отвечает своим хрипловатым голосом, почти басом:

– О пещерах. Мы говорили о пещерах.

Они говорили не только о пещерах. После курсов для учителей естественных наук те четыре месяца до свадьбы, которую молодожены праздновали на Новый год в ресторане на Флэтбуш-авеню, принадлежавшем его родителям, они в основном говорили о путешествиях. В конце концов это преимущество их профессии, подарок судьбы – у них было лето, когда можно пометить галочкой еще один пункт из списка того, что нужно успеть за жизнь. Он любил рассказывать о будущих путешествиях так, как будто они уже позади. Мечтал проехать на паровозе от речных ущелий замбийского Национального парка Лоуер Замбези до Моста водопада Виктория, и надеялся еще до появления детей подняться к Мачу-Пикчу, поплавать с пингвинами у Галапагосских островов и полюбоваться северным сиянием из стеклянной иглу. Но сначала они отправятся в отложенный медовый месяц к пещере с ее именем.

Едва закончив разговор с медсестрой, она воображает, как едет в больницу и кружит вокруг главного здания. Паркуется под амбровым деревом у ворот. В обычные времена улица служила проходом к вестибюлю, где посетители регистрировались, прежде чем сориентироваться в больничном лабиринте. Накануне она сдала его с другой стороны здания, у приемного покоя реанимации. Два человека, похожие на космонавтов в скафандрах, вкатили его внутрь. Тогда он еще дышал самостоятельно и даже, повернув голову, помахал ей. Не на прощание. Иди уже, словно говорил он, хотя лицо прикрывала маска, а затемненные ночной усталостью глаза – запотевшие очки, как у летчика. За тобой выстроилась длинная очередь.

Теперь она пытается представить, где именно он находится, на каком этаже, в какой палате. Ночная медсестра вряд ли скажет, чтобы она – и другие – не начали штурмовать больницу и бегать по этажам, желая подержать за руку любимых. Ваш муж в надежных руках, лишь уверяет сестра.

– Я знаю, – говорит Мари-Жанна почти его интонациями. – Я знаю, вы делаете все возможное.

Она думает о том, что сегодня вечером опять проиграет ему по телефону его любимые песни Нины Симон. Вчера она ставила «Дикий ветер» шестнадцать раз – по количеству недель их брака. На свадьбе во время их первого танца все ждали какой-нибудь выходки, интерлюдии в стиле хип-хоп, ждали, что меланхоличный джаз прервется его ужасным брейк-дансом, но они протанцевали все семь минут концертной записи щекой к щеке. Твой поцелуй. Так начнется жизнь моя. Ты моя весна. Все для меня. Ты же знаешь, что ты жизнь.