Новый директор

— Точно не знаю… Процент безотцовщины в среднем одинаков для всех городских школ.

— В чем дело, Константин Семенович? Ну в старших классах понятно: многие отцы п-погибли на войне. Но там и процент выше. А в младших? Они же родились после войны! С-сидел вот… и думал.

— Ну и до чего же вы додумались?

— Н-не знаю… н-не могу сказать. А вы знаете?

— Знаю. Во многом это результат воспитательной работы.

— В-вот, вот! Я тоже думал что-то такое… Отцы этих детей р-родились в наше время… Черт знает, что!.. А кто должен нести ответственность за такое явление?

— Ответственность за безответственность? — шутливо переспросил Константин Семенович. — Все понемножку. Сложный это вопрос, Михаил Петрович. На голодный желудок нельзя заниматься такими проблемами. Надо пообедать. Пойдем. Недалеко от нас я видел столовую…

В школе стояла тишина. Ребята разошлись по домам на обед, но из глубины коридора гулко доносились взрывы звонкого смеха и что-то вроде перебранки.

— Слышите? Это они уже осваивают свою фабрику-кухню, с улыбкой сказал Константин Семенович, прислушиваясь к шуму. — Нетрудно представить, что там происходит…

— А что?

— Играют в столовую. Слышите, как им весело?

Константин Семенович не ошибся. Девочки действительно играли в столовую и очень веселились. Виолетта Макарова взяла на себя роль обедающей, а Фаина Селезнева официантки.

— Это не столовая, а какая-то тошниловка! — возмущалась Виолетта, бегая по залу. — Я всё зубья здесь поломала! Где жалобная книга! Кто у вас повар? На мыло таких поваров!

Фаина, тараща испуганно глаза, еле поспевала за ней. В руках она держала битую тарелку, на которой лежал кусок хлеба. Хлеб часто падал. Фаина поднимала его, наспех вытирала о юбку и снова клала на тарелку.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Всё в порядке! Всё хорошо! Попробуйте вот это блюдо, — угодливо твердила она. — Самый первый сорт… Аля-пуаля… Дюшес поджаристый!

— Что? Не желаю! Жалобную книгу! И живот болит… И челюсти свело!..

На подоконнике сидели зрители и от всей души смеялись. Особенно громко и заразительно хохотала Поля. От смеха она свалилась с подоконника и, присев на корточки, стонала:

— Ой, лишеньки… ой, умру! Ты поплюй, поплюй еще! — подсказывала она, когда Фаина вытирала подолом упавший хлеб, и снова хохотала, захлебываясь и повизгивая.

Виолетту поощрял успех. В голосе ее вдруг появились новые интонации. Не переставая возмущаться и по-прежнему выкрикивать короткие фразы, она изменила походку, жесты, и сразу стало видно, что изображает она теперь сердитую мамашу.

— Это что за мода! Кто вам разрешил эксплуатировать младенцев? Ребеночкам нужно еще соску сосать, а вы их уборщиками сделали? Я не позволю! Фи, как тут пахнет! Сколько тут всякой грязи! Прекратить это безобразие! Где мой ребеночек? Что вы с ним сделали?.. Я не какая-нибудь! Я жена главного начальника… Я… Я… — Дальше у «Леонтьевой-мамаши» не хватило слов, и она остановилась.

Фаина растерялась. Неготовая к резкой перемене роли, девочка не знала, кого она должна сейчас изображать, и сначала вместе со всеми захлопала в ладоши, но быстро нашлась.

— Мамаша, не волнуйтесь! — вдруг заговорила она низким успокоительным голосом хорошо известной всем учительницы и медленно «поплыла» к Виолетте. — Ваш ребеночек абсолютно цел и невредим. Абсолютно!.. У него даже усы растут. Нельзя же так!

Поля всплеснула руками, взвизгнула и закатилась теперь уже беззвучным смехом.

Константин Семенович, стоявший в дверях, сделал знак летчику и, не желая мешать девочкам, тихо направился к вестибюлю.

— Вот разошлись-то! — сказал Михаил Петрович.

— Да. Настроение сильно приподнятое. Дурачатся… — с улыбкой произнес Константин Семенович. — Как телята на лугу…

— Кого-то передразнивают?

— Наверно, кого-нибудь из учителей. Заметили, какая у нее стала походка, жесты, и все узнали… Способная девочка.

— А вы считаете это н-нормальным, Константин Семенович? — осторожно спросил летчик.

— Такой смех? Ну, конечно. Смех — это здоровье… Лучше всяких витаминов.

— Нет, я имею в виду д-другое… Повод для смеха! Они высмеивают учительницу…

Константин Семенович насторожился. Они вышли в пустой вестибюль и остановились.

— Ну так что? — спросил он.

— М-многие считают, что такое н-неуважительное отношение к старшим… — летчик замялся, подбирая нужное определение. — Нехорошо и… как бы сказать… роняет достоинство человека?

— И что же я должен был сделать по-вашему?

— Н-не знаю.

— Войти к ним и с возмущением прекратить недозволенное веселье? — спросил он. — Прочитать нотацию. А может быть, и наказать виновниц?

— Ну, зачем же…

— А как бы вы поступили на моем месте?

— Я? М-мне трудно представить себя на в-вашем месте. Ведь я не педагог.

— Мы все бываем педагогами. И не только родители… Позвольте, но ведь вы офицер и всё время занимались воспитанием!

— Ну, в армии д-другое дело.

— Не вижу разницы.

— Там взрослые люди.

— Ну так что? Методы другие, но законы одни. Терпимое отношение к шутке, к дружескому шаржу нужно воспитывать везде. В школе, в армии, в жизни.

— С-совершенно согласен.