Уэйн выглядывает из фургона и на мгновение у меня мелькает наивная надежда, что сейчас он подтвердит мои слова, однако этот болван ухмыляется мамашке и выдает:
— Они хотят снять меня в детском порно и выложить ролик в Интернете.
Как вы знаете, я не первый год нахожусь по ту сторону закона и повидал немало полицейских машин, оперативно подъезжающих по сигналу бдительных граждан, но чтоб сразу столько патрульных тачек оказалось в одном месте меньше чем за полминуты, — такого, признаюсь, мне не доводилось видеть за всю жизнь. И хорошо, что пригремели копы, иначе от нас с Олли остались бы только рожки да ножки. Крики, визги, раскачивание фургона, злобные морды, рвущиеся в салон. Если наш мир когда-нибудь захватят страшные зомби (помните, как в «Рассвете мертвецов»), я буду на шаг впереди остального человечества в плане опыта, потому что уже примерно представляю, как все произойдет. Не вообразите только, что мне этого хочется.
— Скажу по секрету, это просто чудо, что меня не заклеймили с ног до головы! — негодую я, глядя, как копы уговаривают последнюю кучку линчевательниц разойтись по домам.
— Ну, пошутил, ну, что такого? — пожимает плечами Уэйн. — Я же не виноват, что у них хреново с чувством юмора.
— Вот и я про то же, — поддакивает Олли. Подошедший Соболь приказывает констеблю Беннету
снять с нас наручники и отпустить.
— Похоже, буря улеглась, но на твоем месте, Беке, я бы пару недель не ходил в школу, — лыбится Беннет.
— Не волнуйся, Том, я разберусь, что мне делать. А если этот юный комедиант хочет новый велик, пусть вырезает штрих-коды с коробок с овсяными хлопьями, — хмуро говорю я.
— Вы, молодой человек, как я посмотрю, тоже за словом в карман не лезете, — обращается Соболь к Уэйну. — Яблочко от яблони, а?
— Он мне не родня, — отрекается Уэйн. — Просто трахает мою двоюродную сестру.
Ладно, засранец, я тебе это запомню.
— Видите? — печально развожу руками я. — У нынешней молодежи совершенно нет уважения к старшим.
— Сколько тебе лет, Уэйн? — не отстает Соболь.
— Что, хотите прикинуться моим ровесником и закидать меня письмами по электронке? — хихикает мальчишка.
— Прелестный ребенок, правда? — обращаюсь я к Соболю, глядя на его перекошенную от злости физиономию.
— Так точно, паршивец. Давайте сматывайте удочки, все трое.
Действия полиции не вызывают одобрения у толпы, особенно у той истеричной мамашки, которая «не поняла» шуток Олли и Уэйна.
— Неужели вы собираетесь их отпустить? Арестуйте их! Заберите в участок! — визжит она, предаваясь любимому занятию нации, а именно раздаче указаний сотрудникам полиции.
— Не волнуйтесь, голубушка, эти двое не опасны для ваших детишек, — старается умиротворить ее Соболь. — А вот за кошельком и сумочкой присматривайте получше.
Молодая стерва, однако, твердо намерена на ком-нибудь отыграться и, недолго думая, избирает своим объектом сержанта Хейнса.
— Не смей называть меня голубушкой, самодовольный наглец! — кидается она на Соболя, точно Эммелин Панк-хёрст в разгар ПМС.
Соболь недоуменно смотрит на меня, словно спрашивает, что сделал не так.
— Это ее нужно арестовывать, а не нас, — высказываю я свое мнение.
— Эй, вообще-то я не ворую сумочки, а охраняю! — неожиданно вмешивается Олли.
Глава 4
Чуть позже в пабе
— Симпатичная записочка, я и сама могла бы такую накорябать, — оценивает Мэл мое произведение. Мы сидим в «Барсуке», потягиваем пиво.
— Чего же не накорябала?
— Потому что нам надо не грубо подделанное извинение от тебя, а настоящее от Делакруа.
— Ага, — вставляет Уэйн, на секунду отвернувшись от бильярдного стола, чтобы поддакнуть сестрице, после чего одним ударом загоняет два красных шара и в придачу сбивает мой желтый. Сволочь.
— Что ж, смиритесь — сорок штук в неделю дают право никогда не извиняться, — разочаровываю их я.
— Охренеть, сорок тысяч в неделю. Просто представить трудно, — вздыхает Белинда, выпустив изо рта гнутую соломинку.
— А я теперь даже сорок фунтов в неделю представить себе не могу… И все благодаря моему лучшему другу, — жалуется Олли. Видимо, он решил раскусить эту кость пополам.
— Все по-честному, Ол. Ты же на самом деле попросил Роланда пропустить в ВИП-зону постороннего, так что пенять не на кого, — подколкой на подколку отвечаю я. Уже два дня капает мне на мозги, сколько можно!
— И меня выгнали, — сочувственно произносит Роланд.
— Нет, Ролло, тебя выгнали после того, как нашли спящим на куче пальто, — изобличает его Олли.
— Я что, должен бодрствовать всю ночь до утра?
— В общем, факт остается фактом: извинений от Делакруа мы не добились, — вмешивается Мэл.
— Да ладно тебе. Господи, развести такую бодягу только из-за того, что чувак швырнул велик в воду, а вас двоих поперли из клуба! Кого это волнует? Меня — уж точно нет, — ворчу я, раздраженный тем, что из-за общего нытья не могу сосредоточиться на игре. Словно в доказательство, я прохлопываю простой снукер, цепляю красный шар Уэйна и вдобавок промахиваюсь по черному. — Блин!
Наконец, находится человек, готовый меня поддержать.