Карлу Ивановичу в своей более чем странной упаковке и одному было тесно, да кого ж это волновало? Наташка, не прекращая испуганного вопля, успешно развалила остатки гроба, случайно заехала локтем «покойнику» в глаз, вскочила, как на пружинах, и, шарахнувшись в сторону, нечаянно футбольнула тапки, а они прихватили с собой фарфоровый бокал. Каким-то чудом он лишь пару сантиметров не долетел до стены. В один отскочивший от нее тапок врезался, вторым накрылся. «Покойник» застонал, потом невнятно запросил пить. Претензий к Наташке за бесцеремонность не предъявлял. Полагая себя более нормальной, чем все остальные, я, припадая на правую, оттоптанную, ногу похромала к двери. В тот момент даже не задумалась, почему она не желает больше распахиваться настежь. Через пару секунд этот вопрос назойливо зазвенел в голове вместе с готовым ответом, ибо дверь открыться просто не могла. Кто-то запер нас снаружи.
Пока я, отказываясь верить в случившееся, безуспешно пыталась обеспечить себе право выхода из ситуации, воды запросила и Василиса Михайловна. Не вовремя оклемалась. Следом я и сама ощутила приступ нестерпимой жажды и в отчаянии толкнула дверь от себя, надеясь, что хоть таким, противоестественным для нее образом, она все-таки откроется. Не открылась…
Речь Карла Ивановича обрела четкость:
– Пить… пить… пить… – твердил он на одной ноте, ему подвывала Василиса Михайловна.
– Чай, наверное, остыл, – отрешенно заметила Машуня.
– Да хватит вам! – рявкнула пришедшая в себя подруга. – Заладили… Как вшивый про баню. Карл Иванович, вам вообще молчать положено. А вам, Василиса Михайловна, не фига было сюда вслед за мной торопиться. За один присест три пирожных слопали, даже запить не успели. Чай у них остыл! Скорее мы все здесь остынем. Я ваш допотопный чайник доверху налила и на газовую плиту поставила. Надо думать, он только что закипел, залил плиту и… будет газовая атака. Чувствуете специфический запах? Карл Иванович, кажется, зря вы воскресли.
Все кроме него стали усиленно принюхиваться.
Я просто воочию ощущала, как невидимая смерть, радуясь и время от времени потирая костлявые руки, пытается своей косой расширить малейшие щели в дверном проеме.
– Ир, что там с дверью?! – нервозно взвизгнула подруга. Наверное, ей виделось то же самое.
– Она вообще-то на замок не закрывается, – робко пояснила Машуня. – Нет у нее замка.
Наташка ругнулась сквозь зубы, решительно разбежалась на три прыжка, с ходу вломилась в дверь и шлепнулась на пол. Я не успела напомнить, что она открывается «на себя». Не ко времени будет сказано, но на короткий миг я испытала удовлетворение – подруга не может упрекнуть меня в бестолковости. Дверь и на самом деле стойко сопротивлялась.
– Какая-то сволочь закрыла чем-то снаружи, – догадалась Наташка. – Не иначе как Бармалей. Моя собака на такое свинство не способна, – заявила она, морщась и потирая рукой ушибленное плечо.
– Где я? – послышалось из остатков гроба.
– В заднице, – коротко ответствовала Наташка.
– В задней части вашего дома, – услужливо и более подробно пояснила я Карлу Ивановичу. Зачем человеку, только что восставшему из гроба, мешать радоваться жизни? – Отдыхаете в котельной. Вместе с нами. Машуня, прислони маму к стенке и подойди поздороваться с папой.
– Котельная… Да… – встрепенулась Наташка. – Машка, у вас здесь топор есть?
– Не-е-ет. Зачем он?
– Дверь на дрова порубить! Чем этот агрегат топите?
– Какое-то дизтопливо… Мазут, кажется.
– Блин! В лесу леса не нашли! Пора, красавица, проснись! Ты хоть понимаешь, что нас здесь замуровали и надежды на то, что пять минут назад вам отключили за неуплату газ, нет.
– Он у нас баллонный…
– Очень жаль. Остается надеяться, что баллон был не полный. Пить хочется. Так какая же сволочь…
Дикий, прямо-таки нечеловеческий хохот, донесшийся из холла, мгновенно оборвал Натальину пламенную речь, и она, уставившись на неподдающуюся дверь, неожиданно тоненьким голоском поинтересовалась, кому это так весело в пустом доме в этот недобрый час?
– Сумасшедшему привидению! – тихо ахнула, не дождавшись ответа, и зажала уши руками, подав нам пример, достойный подражания.
Хохот оборвался так же резко, как и возник. Ненадолго воцарилась полная тишина. Нарушил ее протяжный собачий вой.
– К-к-к п-покойнику, – заикаясь, пролепетала Василиса Михайловна, и я очередной раз отметила, что в беспамятном состоянии она вызывала у меня лучшие чувства.
– Умираю… – прохрипел со своей лежанки Карл Иванович и закатил глаза к потолку. Один из них ощутимо заплыл от Наташкиного дружеского локтя.
– Ну, если вам так не терпится… – Наталья голоса не повысила, – вольному воля. Я подумала… Мне кажется, здесь безопаснее. Лучше, не отрываясь от коллектива, тихо умереть от жажды и газового удушья, чем в одночасье от вида лохматого привидения, нарезающего по холлу круги в собственном летательном аппарате.
2