Новый год со спецэффектами

Верхняя часть Карла Ивановича вольготно лежала в старом ветхом гробу, боковые грани которого податливо разошлись на ширину его плеч. На голове нелепо торчала моя окровавленная шапка. Лицо покойного было сосредоточенно, рот слегка приоткрыт. Казалось, он готовился выступить с заключительным словом, просто момент не подошел. Сложенные на груди руки прикрывал самодельный венок из еловых лап, украшенный елочными игрушками, и все это венчала черная полоса ткани с неровной надписью желтыми печатными буквами: «Незабвенному папе от дочери». Наверное, фломастером писано. Ногам Карла Ивановича в шерстяных носках места не хватило, и они покоились прямо поверх гроба, «поглядывая» в разные стороны. Домашние тапочки аккуратно стояли у изголовья покойного. Рядом с изящным бокалом старинного тонкого фарфора. Честное слово, не помню, был ли в помещении отопительный котел. Наверное, был, но выпал из моего поля зрения.

– Ну хватит ей дурью маяться!

Скорее всего, Наташкины слова относились ко мне, не утруждаясь выходом из-за стола, подруга призывала меня опомниться.

– Хватит, – молча согласилась я с ней, по-прежнему не чувствуя под собой ног. Надо закрыть глаза. Когда открою, окажусь дома, в Москве. Само собой, без воды. Зато и без Карла Ивановича. Квартиру после потопа теперь надолго отмыли, нет худа без добра…

– Ир, ты что тут расселась? Кто это там спит? Оператор котельной? А что это он ноги протянул? Гос-с-споди… – Наташкин голос понизился до шепота – боялась разбудить покойного. Подруга схватилась руками за горло и совсем не своим голосом попросила меня… По-хорошему: – Подвинься, я рядом рухну.

Но не рухнула. А я не подвинулась. Знала, чего от нее дальше ждать. Орать вполне можно и стоя. Минуту назад я готова была ослепнуть, но ведь не оглохнуть.

Наташкин визг разнесся по всему дому. Мы с покойным крупно вздрогнули, после чего он опять затих, а я продолжила трястись, точно в лихорадке, с ужасом наблюдая, как венок с мертвого тела потихоньку сползает на пол.

– Мама! – пискнула высоко над ухом Машуня, с риском для моей жизни повисая на Наташке. Ту и саму ноги не держали. Подруга закачалась, как тонкая рябина, и инстинктивно обхватила дверной косяк. Может быть, даже из дуба. Пальцы ее рук побелели. Это в достаточной степени отвлекло меня от созерцания покойного, и я тихонько поправила Машуню, заявив, что стыдно путать родителей в лицо. На полу больше «папа», нежели «мама». Но призывать «папу» откликнуться, пожалуй, не стоит. А сзади уже слышался испуганный лепет Василисы Михайловны. Вне сомнения, ни подруга, ни дубовый косяк не выдержат очередной «вешалки». А я – тем более. Ощутив мгновенный прилив жизненных сил, осторожно отползла подальше, стараясь не задеть ноги покойного, заметив попутно, что его толстые шерстяные носки связаны не иначе как из собачьей шерсти.

– Василиса Михайловна, вам сюда нельзя! – с силой поводя плечами и стряхивая с себя Машуню, заявила Наташка. В попытке опереться о стену, та невольно споткнулась о собственную ногу и вывалилась в дверной проем. Похоже, Машке было все равно, на ком висеть, и она вцепилась в маму, потребовавшую разъяснений, почему отец спит в неположенном месте.

– А ему не все равно, где спать? – лязгнув зубами, поинтересовалась Наташка и тут же попросила у меня помощи. Самостоятельно отцепиться от дверного косяка она не могла – пальцы не разжимались, а выдирать его и тащить с собой в ее планы не входило. Соображала, что только своя ноша не тянет.

Я осторожно поднялась. Опираясь спиной о стену, боком добралась до Наташки, отметив по пути прямой угол и, не выпуская из поля зрения не столько покойника, сколько свою на нем шапку, принялась по одному отгибать пальцы от косяка. Для удобства и самоуспокоения сосредоточилась на счете. Досчитав до тринадцати, озадачилась. Не сразу поняла, что Наташкины пальчики отличались редким упрямством. Едва я прерывала их прямой контакт с деревом, как они тут же снова в него вцеплялись.

Не знаю, сколько времени продолжалось бы это увлекательное занятие, но Машуня опомнилась, охнула и предприняла попытку протиснуться к отцу в узкую щель, неосознанно дарованную Натальей и проемом двери. Подруга не сразу поняла стремление Машуни и задом оказывала упорное сопротивление. Чувствуя, что не справляется, отлепилась от косяка и со словами «мы сами поправим твой венок» снова вышвырнула дочь своего отца вон, а точнее, в объятия матери.