Новый год со спецэффектами

– Каждому воздается по грехам его. – Голос старухи был похож на шуршание мыши в сухой соломе. – Дурак ты… Коршуна пригрел, а голубку не заметил. Убийца твоя Василиса. – Старуха помедлила. – А моей вины в том нет. Воды подай!

– Я позднее зайду, когда будешь готова спасти жену и дочь, – мстительно улыбнувшись, заявил Карл, решивший, что не стоит вытряхивать из колдуньи последние силы. Если действительно существует в мире черная магия, то в надежде заполучить долгожданную воду и передать при этом благодетелю свой черный крест бабка пойдет на все. Вот только долгожданный бокал с водой она все же не получит.

Вернувшись домой, Карл прилег на диван прямо в одежде. Топить печь желания не возникало. И не заметил, как заснул. Проснулся почти через сутки, только в одиннадцатом часу следующего дня, как от толчка. И сначала никак не мог понять, где находится. Но услужливая память быстро расставила по местам все последние события. В голову пришла мысль: а что, если его опередили и к бабке Варваре кто-то уже заглянул? В испуге Карл сорвался с места и, не разбирая дороги, понесся к колдунье.

Он стоял у настежь распахнутой двери в избу, не переступая порога, и смотрел, как старуха корчилась от невыносимой боли. Скомканное старое одеяло сбилось к ногам, серая простыня большей своей частью свесилась с металлической кровати, обнажив полосатый, местами в темных пятнах матрас. Подушки валялись на полу, прижавшись, словно в страхе, к опрокинутой табуретке. Спертый воздух, бьющий в нос резким запахом мочи, заставил задержать дыхание. Неожиданный здесь тонкого фарфора бокал, белый, с легкими штрихами позолоты, опасно накренившийся у края стола и удерживаемый больше чудом, нежели спичечным коробком, невольно привлекал взгляд.

Еще вчера он думал, что смерть не властна над этим старым, беспомощным и почти высохшим телом, но сегодня утром понял: жизнь из него медленно, слишком медленно, по каплям, но все же уходит. Судорожно скрюченные руки также царапали отросшими ногтями матрас, но внятно говорить старуха уже не могла. Из пересохшего, перекошенного от болезненных мучений рта временами вырывался жуткий вой, перемежаемый с хрипами, в которых с трудом можно было различить просьбу дать напиться. Казалось, какая-то невидимая сила затеяла садистскую игру с этой беспомощной игрушкой судьбы, выворачивая и ломая ее по своей прихоти.

– Воды-ы-ы… – с огромным усилием старуха протянула к нему похожую на сухую уродливую ветку старого дерева руку, и он невольно отшатнулся – показалось, что эта рука коварно дотянется до его горла. Но через секунду стряхнул с себя наваждение и усмехнулся своему испугу. В душу невольно закрадывалась жалость к беспомощному существу, в муках пытавшемуся преодолеть грань между жизнью и смертью. Он ощутил легкую дрожь в ногах, взгляд сосредоточился на фарфоровом бокале, и, удивляясь его стойкости, мужчина перешагнул порог с одной мыслью – только бы этот бокал не упал и не разбился. Короткий то ли сдерживаемый плач, то ли всхлип, раздавшийся за его спиной, мигом заставил его отскочить в сторону и резко обернуться. Сзади никого не было. Удивленный, он снова перешагнул порог, под ногами метнулся белый с черным пятном на спине кот и исчез. Минута душевной слабости прошла. Остатки жалости растворились, как только мужчина снова взглянул на умирающую. Глаза старухи горели яростным огнем ненависти, подпитываемым ужасными мучениями, которые испытывало тело. Оно давно уже было готово к смерти. Не готова была душа. Но это лишь вопрос времени.

– Счастливого пути в преисподнюю! – Ему показалось, что сказал он это спокойно.

Уходя, Карл плотно прикрыл за собой дверь в избу, а следом и другую, ведущую из сеней на улицу, и, всеми силами сдерживая желание бежать отсюда как можно скорее, заставил себя идти размеренно, не торопясь. Вслед, несмотря на закрытые окна и двери, слышались дикие вопли и проклятия. Потом они резко оборвались. Дойдя до машины, он не выдержал, торопливо выхватил из кармана куртки ключи, но сразу открыть дверцу не смог – тряслись руки.

– Все! – сказал он вслух. – Все, все! – Вздохнул полной грудью чистый воздух, настоенный осенью по собственным, недоступным людям рецептам, и, взглянув в безмятежное голубое небо, наконец уверовал в то, чем минуту назад пытался себя успокоить: «Все!» И с облегчением выдохнул…

Карл Иванович закончил свой рассказ. Наташка сидела съежившись в кресле и уменьшившись от этого ровно вдвое. Удивительное дело, но ни одного замечания или комментария по ходу рассказа Гусева подруга не выдала. Я с трудом удерживала на лице непроницаемое выражение. Хотелось натянуть на голову одеяло.