Новый год в октябре

Ему повезло. Во–первых, не пострадала нога – капкан, по счастью, вцепился в каблук ботинка; во–вторых, он надел часы на правую руку, повернувшую ключ. Два изогнутых стальных клыка прочно держали кисть. Один, разворотив механизм часов, уткнулся в дно крышки, другой глубоко вогнал браслет в руку. Не торопясь, чтобы не запачкать дорогую материю кровью, он отвернул рукав пиджака; нажал потайную кнопку, ослабив хватку клешни и, достав платок, туго перевязал рану на запястье.

И – рассмеялся. Он смеялся долго, самозабвенно, как не смеялся ни разу в жизни. Смех этот пугал его; он был неприятен ему, этот смех, но все–таки он смеялся.

* * *

Телефон стоял на чемодане. Символически.

Звонок.

– Леша, привет… – растерянно заговорил Глинский. – Я не понимаю юмора… Ты сказал, что начальником лаборатории буду я, а назначили Лукьянова.

– Прости, старик, в верхах сочли по–иному.

– Вот как? Ну… когда уезжаешь–то?

– Завтра утром.

Сергей молчал. Прошин тоже. Да и о чем им было говорить?

Звонок.

– Привет!

– Андрюха?! Здорово! А я только собирался…

– …тебе позвонить. Я так и поверил. Слушай, Леха, у меня неприятности… Эта дура подала на развод со мной и отчалила куда–то в Африку! В условия крайней романтики!

– И правильно.

- Что правильно.

- Что с тобой развелась. И уехала от мутоты своей жизни. А чего тебе волноваться? Она что–то взяла – деньги, вещи?

– Ты рехнулся! Какие вещи? Ты не понимаешь… Моя работа, карьера…

– Я завтра уезжаю.

– Знаю. Леха, может, вернуть ее как–то? Хотя – глупость! Я просто в отчаянии… Ну, ладно. Ты сообщи… как там, чего…

– Непременно.

Звонок.

– Алло!

– Ты просто неуловим, старина! – раздался бодрый баритон Полякова. – То занято, то никто не подходит… Еле дозвонился.

Прошин безмолствовал.

– Я вот по какому делу, – начал Поляков, несколько конфузясь. – Ты достал то, что я просил?..

– Не достал, – сухо ответил Прошин. – И достать не смогу.

- Ты же обещал.

- Обещал, поскольку был необходим жест для твоей заинтересованности в моей диссертации. Более того. Завтра я уезжаю в Австралию. Пока - на год.

Он не испытывал жалости. И неудобства не испытывал. Разве любопытство – что тот ответит…

– Та–ак, – протянул тот. Облапошил. Ну, что же. Все логично – вор у вора дубинку украл. Но мне тебя жаль, старик. Знаешь, я бы помог тебе с диссертацией и так, потому как ты мне… близок, что ли? Тебе, вероятно, не понять такого.

– Почему же…. – Прошин вспомнил Глинского. – И, если твои слова правда, тогда действительно прости и помилуй. Так уж вышло…