Новый год в октябре

Здрасьте, — сказал Прошин весело. — Простите, что напугал.

Да у тебя права надо отобрать! — разорялся парень, вращая глазами. — Напугал, ничего себе!

Прошин, морщась, посмотрел на него. И неужели этот…

Боря, — сказала она, приходя в себя. — Это… Алексей.

Чего? — не понял тот.

Алексей. Ну, я говорила же…

А-а, — протянул Боря с невыразимым проезрением. Он отступил на шаг и, поправляя свои мушкитерские волосы, взглянул на Прошина так, словно приготовился с одного маха проломить ему череп. — Но нас вроде никуда подвозить не надо..

Он, видимо, был обо всем информирован.

Прошин рассеянно отвернулся. Оскорбление было столь велико, что убило способность к каким-либо эмоциям, лишь отстраненно представилось, как сейчас с размаху, боком он ахнет этому мерзавцу коленом в солнечное сплетение и, когда тот, по рыбьи разинув рот, начнет оседать на землю, подцепит его апперкотом в челюсть.

Вы мне что-то хотели сказать? — Она демонстративно прижалась к парню.

Что-то, наверное, и хотел… — ответил Прошин задумчиво.

Ну вот вы вспоминайте, а мы пошли, — высказался Боря, торопливо увлекая ее прочь.

Прошин посмотрел на машину. Крыло Зиновий выправил замечатьльно — ни намека на вмятину. Мастерски выправил. Великолепно. Отлично выправил Зиновий. Да.

Эмоций по-прежнему не было. Никаких. Лишь засосало под ложечкой, и сразу нахлынула убивающая все мысли усталость.

Глава 3

К обычаю считать дату рождения праздником Прошин относился скиптиески по двум причинам. Во-первый, календарь был для него олицетворением той претившей ему условности, что, объяв всю внешнюю сторону мира, безраздельно и деспотически в ней господствовала; во-вторых, соглашаясь с правом именовать день появления человека на свет днем радости, он не мог согластится с подобным отношением к последующим повторениям этого дня, считая их датами, уготованными скорее для скорби и размышлений, нежели для веселья. Свои дни рождения он принципиально не отмечал. Однако приглашение Тани на празднование ее тридцатилетия принял с радостью, ибо готовила она превосходно, Андрея он не видел около года, и, кроме всего прочего, пора было как-то нарушить однообразное плетение цепочки пустых вечеров.

Дверь открыла Таня: нерядная, разрумянившаяся, с хмельным весельем, лучившимся в золотисто- карих, чуть раскосых глазах… Косметики — минимум. Прическа — произведение искусства. Платье — торжество безукоризненного вкуса хорошей швеи.

Как я тебе? — полунасмешливо- полукокетливо вопросила она. — Все же ничего баба, а? Тридцати не дашь…

Как свежий сливочный торт, — плотоядно осклабился Прошин. — Что слова? Если я скажу, что ты очарование, я не скажу ничего…

Кого мы лицезреем?! — В перспективе коридора, с сигаретой в зубах, появился Андрей.

Наконец-то мы потолкаемся животами! — в тон ему откликнулся Прошин, и они расцеловались.

Ну, дуй к столу, — сказал Андрей. — Садись и непивайся до восторга.

Да погоди ты… Как живешь-то, поведай…

Приемы, визиты… Очень красиво. — Андрей оперся на груды шуб, повисших на на накренившейся вешалке. — Надоело до смерти. А ты?

Работа, дом, машина. И тоже надоело до смерти.

Нет в жизни счастья, — сказал Андрей.

Да, — подтвердил Прошин, вглядываясь в его лицо и поражаясь, как же тот сдал.

Бесчисленные морщины, нездоровая матовость кожи, грузная фигура только подчеркивалась девственной чистотой рубашки и спортивным покроем брюк.

Ну, выглядишь ты превосходно, — заключил Прошин.

Ах, милый лжец, — сказал Андрей. — Выгляжу я скрерно.

Теперь он стоял на фоне приколоченный к стене оленьих рогов. Казалось они росли из егоголовы.

Прошин невесело усмехнулся. Андрей, следуя его взгляду, обернулся, посмотрел на рога…

Ты чего?

Чего я?

Чего, говорю, стоишь, проходи… — Андрей убрал руку с его плеча. — Пора начинать.

Прошин вошел в комнату. Гости как раз тушили сигареты и поднимались к столу. Гурман и чревоугодник, Прошин живо оценил ситуацию и вскоре пребывал в выгодной близости самых изысканных блюд.

«Осетра поближе… „Камю“ — тоже… Всего одна бутылка, и не распробуешь… Салат — на фиг, а вот беленькие маринованные — это да, вещь…»

Поляков, — представился сосед, человек с одутловатым лицом и тяжелой челюстью.

Ваш коллега.

Даже? — Алексей, пропустив мимо ушей тост, машинально чокнулся с гостями.

Да. А зовут меня Леонид Мартынович.

Стоп, — призвдумался Прошин. — Вы, случаем, не связаны с микроэлектроникой?

И не только случаем. Всей прошлой и будущей жизнью.

Профессор Поляков? Ну, слышал, конечно… В нашем НИИ восхищались вашими работами…

Ну-ну, бросьте. А то растаю. — В голосе Полякова звучала ирония, но тем не менее было видно, что он польщен. — А вы, кажется, главенствуете над лабораторией? Дико заняты, наверное? Не до науки?

Почему же, — сказал Прошин. — Вот… докторскую начал…

За успех, в таком случае… — Поляков повертел стопку. — Линия ваша верна: кандидатов — мильен, докторов — существенно меньше. Доктор… это дело другого рода. Это…

Он выдержал паузу, глядя Прошину прямо в глаза. — Власть. Деньги. Конечно, счастье не с этом, но и в этом что-то есть…