«8 августа 1928 года.
Дорогой В.
Извини, что не писал так долго — я так заработался, что долго не мог выкроить ни минуты, чтобы сесть и черкнуть хотя бы несколько строк. Как ты знаешь, я до сих пор тружусь на галерах в книжной лавке Доубера и Пайна — конверты запечатываю и выполняю прочие важные поручения. Прибавь к этому мои частые визиты к Харперу, и ты поймешь, почему мне едва хватает времени даже на сон! Ну что ж, для начала скажу тебе, что наш лесной друг оказался прямо-таки кладезем ценных сведений.
Я вернулся с покупками через два дня после нашей первой встречи и выбрал кружной, но более легкий путь от поляны для пикника — из-за довольно тяжелого груза на плечах. К продуктам я приложил бутылку купленного из-под полы виски, и это возымело просто чудодейственный эффект: и без того болтливый Харпер часами разливался соловьем, рассказывая о секте. Ты не можешь представить себе, чего я там наслушался! Боже праведный, чего мне только не нарассказывал этот старик! Бедняга пережил такое… Харпер поведал, что в последнее время его преследовали сны, понуждая вернуться на место прежнего поселения, и в этих снах ему постоянно являлся образованный и воспитанный молодой человек. Когда я назвал свое имя, он тут же понял, что я и есть тот самый юноша из его снов! Для него это несомненный знак, что мне предстоит сыграть необычайно важную роль в его жизни. И когда он попросил меня о помощи (каковая не ограничилась доставкой продуктов), я охотно согласился. Прости, что я ограничиваюсь намеками и недомолвками — ибо, во-первых, я сам еще не вполне разобрался в происходящем, а во-вторых, Харпер поставил мне условие: о нашем „уговоре“ не должен знать никто. Даже ты, мой дорогой друг. Я и так уже открыл тебе слишком многое. Награда за службу меня ожидает колоссальная, просто колоссальная, и, думаю, ты войдешь в мое положение — уж больно мне не хочется ее потерять.
Ограничусь лишь вот какими словами: Харпер уже закончил вырезать на камнях иероглифы (какие-то он высекал по памяти, некоторые явились ему в видениях), а теперь ему понадобились сведения из неких старинных редких книг из закрытого хранилища Мискатоникской библиотеки. В частности, он просит меня переписать для него некоторые абзацы из „Некрономикона“ Абдула Альхазреда — а это, как ты знаешь, подлинная жемчужина университетской коллекции. Поскольку я студент, меня к книге допустят гораздо охотнее, чем его. Я обратился к главному библиотекарю — доктору Генри Армитейджу, и тот, хоть и неохотно, дозволил мне переписать избранные места из книги. Харпер лишь примерно знал, где искать нужные абзацы, и так же неопределенно пересказывал их содержание. (Принадлежавший их секте экземпляр, естественно, погиб в пожаре 78-го года.) Однако моя латынь оказалась вполне сносной для того, чтобы по описанию определить, какие строчки нам понадобятся.
Харпер остался весьма довольным переписанным мною текстом и пожелал, чтобы я снова отправился в библиотеку — за следующей порцией. К несчастью, когда я пришел туда уже в третий раз, меня поджидало немалое разочарование. Доктор Армитейдж затворился в своем особняке и отказывался принимать посетителей, но оставил строжайшие указания, запрещающие кому бы то ни было даже приближаться к „Некрономикону“. Харпер, узнав о случившемся, погрузился в близкое к отчаянию состояние, однако затем сказал, что того, что мне удалось переписать, должно хватить для наших целей. Конечно, дело замедлилось, однако еще не все потеряно.
Ну что ж, до встречи осенью на занятиях, твой
ГВЭ».