Новый круг Лавкрафта

— Я же у «Доубера и Пайна» работал все лето, — неуверенно начал он. — Ну и часто рылся в ящиках с букинистикой. У них на чердаке таких великое множество… Ну и поскольку они все равно пылились, никому не нужные, я решил их… экспроприировать. Тем более что Харпер все равно меня просил кое о чем, вот я и сделал подборочку. Кстати, у него весьма тонкий вкус и глубокие познания в такого рода литературе. И, кстати, я вскоре тоже увлекся подобными книгами — там, знаешь ли, встречаются весьма занятные вещи. А кроме того, они послужили хорошим источником недостающих сведений после того, как у нас отняли «Некрономикон». Художественный вымысел, как выясняется, отнюдь не препятствует авторам высказывать на страницах книг очень глубокие истины. Хотя они, кстати, об этом зачастую и не подозревают.

— Ты только, пожалуйста, не волнуйся, — вдруг улыбнулся он. — Мы на судьбы мира не покушаемся. Просто занимаемся своим делом и никого не трогаем.

Однако слова его прозвучали крайне неубедительно для моего слуха. Но вслух я ничего не сказал, просто развернулся и ушел в свою спальню разбирать вещи, которые сюда перевезли еще в начале лета.

Несмотря на оказанный изначально радушный прием, Энейбл едва ли обращал внимание на меня и совершенно не интересовался моими делами в последовавшие недели. Мне его поведение совсем не нравилось, и я беспрерывно доводил до его сведения, что он занят глупостями и пустыми хлопотами. Но он к моим словам, конечно, совсем не прислушивался. Харпер еще несколько раз наведывался в квартиру, и они с Энейблом долго совещались за закрытыми дверями. (А если бы дверь запиралась, он бы, без сомнения, не преминул воспользоваться замком.) Кроме того, сосед мой часто пропадал в окрестностях Уступа Дьявола: я, во всяком случае, так предполагал, потому что Энейбл уже давно не делился со мной своими планами. И никогда не приглашал присоединиться. Когда же я решился пожаловаться на то, что от меня все скрывают, он заверил меня, что об их с Харпером планах он поведает мне непременно, но в должное время, а пока же мне следует набраться терпения.

Так или иначе, но учеба не оставляла мне много времени на треволнения. Курсы «Мода на готику в Англии восемнадцатого века», «Литература периода Реставрации» (с особым акцентом на творчестве Шедвелла), «Дифференциальные уравнения» и «Американский трансцендентализм» (лекции читал профессор Альберт Н. Вилмарт, который приступил к преподаванию на неделю позже, по слухам, из-за внезапной и весьма примечательной по последствиям поездки в Вермонт) — все эти дисциплины отнимали у меня бездну времени. Я сидел над книгами, буквально не поднимая головы. А вот Энейбл в учебники вообще не заглядывал, зато глотал книжку за книжкой всякую ерундистику наподобие той, что читал Харпер. К тому же он стал часто пропускать занятия и прилежно ходил лишь на вечерние лекции по «Средневековой метафизике». Одним словом, из трудолюбивого студента он превратился в сущего разгильдяя. Я начинал не на шутку опасаться, что кончится это отчислением.

Дома Энейбл испытывал жесточайшие перепады настроения. То он бродил туда-сюда в явном оживлении, то часами сидел на диване в гостиной в ночной сорочке, расслабленный и отрешенный. Мне казалось, что в это время он предается мечтаниям и ничего вокруг не замечает.

Лишь однажды я испытал к нему подлинное сочувствие: как-то он объявил, что матушке его пришлось продать два резных кресла в стюартовом стиле, которые принадлежали поколениям их семьи, для того, чтобы приобрести новый холодильник. Он хандрил чуть ли не две недели, и я искренне сострадал ему.

VI

Проникнувшись сочувствием к приятелю, я предложил пойти вместе на вечеринку по поводу Хеллоуина, тридцать первого. Но он лишь отрицательно покачал головой:

— Благодарю за заботу, дружище Винзор, и за попытку вывести меня в свет, но, увы, этой ночью я буду весьма занят — у нас с Харпером и его друзьями назначена встреча. Скажем так — мы хотим устроить свою вечеринку, дабы отпраздновать День Всех Святых подобающим образом. И если все пройдет так, как ожидалось, а я очень надеюсь, что так оно и будет, — то, уверяю тебя, мой дражайший друг, вскоре ты услышишь от меня полное и исчерпывающее объяснение.