Новый круг Лавкрафта

Через разделяющее нас расстояние я расслышал, как Эштон произнес заключительные слова заклинания, и едва затихло гулкое эхо, из верха башни вырвался острый луч голубоватого света и впился в чернильный клубящийся туман. Моментальная вспышка света высветила кое-что еще, нечто, что тоже улетело в небо, барахтаясь в ядовито-зеленом коконе света — два темных силуэта, извивающиеся, переплетенные, по спирали уносящиеся в распахнутую бесконечность над ними. Разум мой отказывался принять увиденное, однако я положительно уверен, что в тот кошмарный момент я сумел разглядеть огромное осьминогоподобное существо со свисающими щупальцами — оно беспомощно задергалось, прежде чем навсегда скрыться из виду; а за ним последовала человеческая фигура — и я точно знал, что это Стивен Делмор Эштон.

Следом нахлынула тишина — и кромешная темнота. Только тут я понял, что свирепо воющий над морем ветер совершенно стих. Когда мои глаза вновь обрели способность видеть ясно, я присмотрелся и понял, что ударившая в башню зарница расколола ее пополам, и теперь от нее осталась лишь куча битого камня у самого конца мыса. Через обломки перекатывали волны прилива.

Прочитав формулу Надира, это могучее заклинание, Эштон и вправду сумел закрыть невообразимо древний путь перехода в области, лежащие за пределами наших пространства и времени. Однако полновластным ужасом этой ночи осталось для меня не то, что беднягу каким-то образом утянуло в распахнувшуюся щель между мирами, и Эштон навсегда исчез с лица земли, — нет, главным кошмаром было то, что я увидел через линзы бинокля в тот краткий миг, когда фонарь на башне высветил внутренности комнаты с нездешними механизмами, которые, как теперь точно знаю, предназначались для того, чтобы посылать луч света вверх, в неизмеримо далекие, запредельные человеческому воображению области.

Ибо я увидел последнего хранителя Дарк-Пойнта — это его бесформенная туша заполняла комнату, колышась, словно мерзкое тесто. То была постоянно меняющая очертания масса — однако кое-что в ней оставалось неизменным. Над раздутым отвратительным телом неестественно покачивалась голова женщины — и я знал, знал со всей ужасающей самого меня определенностью, что то была не кто иная, как мать Стивена Делмора Эштона.

Джон Гласби ЧЕРНОЕ ЗЕРКАЛО

Тот очевидный факт, что Филип Эшмор Смит каким-то образом сгорел заживо, признавался всеми как вполне непреложный — и менее всего его оспаривали власти, взявшие на себя расследование дела. Однако некоторые тревожные признаки заставили некоторых повнимательнее присмотреться к обстоятельствам его кончины — и побледнеть от ужаса, внушаемого пробудившимися подозрениями. Так, люди справедливо указывают на некоторые свидетельства и улики, не принятые с должным внимание следствием: к примеру, тот факт, что ковер, на котором найдены были опаленные останки, остался совершенно не поврежденным пламенем; совершеннейшее отсутствие каких-либо следов огня в комнате, равно как и следов воспламеняющихся веществ на одежде покойного; а также то, что никто не видел языков пламени и клубов дыма в окне, под которым нашли тело.

Любопытные записи в дневнике погибшего приписали игре разгулявшегося воображения человека, который в этом крохотном городке успел снискать себе славу эксцентрика, слишком увлеченного оккультизмом и прочими дурацкими вещами. Мистер Смит частенько заходил в старинные букинистические и антикварные лавки в Эксетере в поисках легендарных и древних книг, а также некоторых предметов, которые, будучи подлинными, также имели бы весьма старинную родословную.

Именно такой предмет, а именно — черное зеркало со странным узором, забрали из комнаты Смита без какого-либо предварительного разрешения полиции и сбросили в одну из заброшенных шахт в пяти милях от Торпойнта. Не приходилось сомневаться, что старинное зеркало разбилось при ударе на тысячи осколков. Совершивший сей акт вандализма доктор Александер в дальнейшем уверял почтеннейшую публику, что сие деяние спасло человечество от судьбы, горшей, чем самый конец света.

Именно доктор, из всех людей, водил тесное знакомство со Смитом и часто навещал его старый деревенский дом — однако во время, непосредственно предшествовавшее гибели несчастного, доктор приезжал к нему не так уж и часто, заставляя подозревать, что в доме находилось нечто смертельно его пугавшее. И хотя сам доктор никогда не рассказывал о происходившем, его друзьям стало совершенно очевидно, что нечто глубоко взволновало этого джентльмена, внушив непобедимый и не обычный для столь мужественного человека страх.

Неизвестно, стало ли причиной смерти Смита самовозгорание (такое осторожное предположение высказал полицейский медэксперт в одной из личных бесед), или его поразило нечто, пришедшее из нездешних измерений, как уверяют некоторые ученые. Пусть это решит для себя читатель. Мы же можем лишь собрать единственные подлинные свидетельства, а именно странные и темные по смыслу записи в дневнике Смита, и попытаться проследить цепочку событий, не спеша с определенными выводами.