Новый Макиавелли

В конце концов его принудили заявить, что внеочередных выборов не будет. Он усугубил свою ошибку, крайне неубедительно высказавшись на пресс-конференции, что и в мыслях не имел начинать деятельность с выборов, а результатами опросов общественного мнения и вовсе не интересовался. Народ мало внимания обращает на политику (и это весьма разумно); зря он, что ли, деятельность политиков оплачивает из своего кармана? Однако некоторые моменты в политике все же удостаиваются внимания электората. Такие моменты подобны прорехам, сквозь которые видна сущность политического лидера; тогда-то электорат и составляет себе мнение о своем избраннике. Кутерьма с внеочередными выборами стала одним из таких моментов. На секунду приоткрылся истинный Гордон Браун; увиденное электорату не понравилось, мнение было сформировано раз и навсегда. Рейтинг Гордона резко снизился. И больше уже не поднялся. Если бы Гордон принял решение раньше (причем не важно, за внеочередные выборы или против), позиции его были бы куда выгоднее. А демонстрация собственной нерешительности дорого обошлась и самому Гордону, и лейбористам.

Нерешительность Гордона проявилась в первые же дни премьерства: сначала заявление, что выборов не будет, затем, перед лицом оппозиции, отступление и, наконец, попытка свалить вину за собственное решение на других. В 2009 году Гордона посетила мысль, что он заявит о себе как об уверенном лидере, если померяется силами с профсоюзами, точнее, проведет частичную приватизацию Королевской почты. Однако по мере усиления давления и протестов парламентских лейбористов Гордон легко отказался от планов, да еще позволил своим сторонникам обвинить Питера Мандельсона — якобы это он «вылез» с идеей насчет почты. Что касается Ирака, Гордон сначала решил на волне выборов 2010 года учредить расследование. Это решение было принято на базе ошибочного совета: дескать, такое расследование поднимет рейтинг Гордона, ведь он тогда сыграет на контрасте с Тони Блэром.

Итак, Гордон назначил расследование на 15 июня и заявил, что оно будет закрытым, как и заседание комиссии во главе с Оливером Фрэнком о последствиях Фолклендской войны 1982 года. На следующий день, под сильным политическим давлением, Гордон сделал противоположное заявление — о публичности предстоящего расследования. Наконец, уже перед уик-эндом, СМИ получили информацию, что идея о закрытости расследования принадлежала Тони Блэру. Но каковы бы ни были взгляды Тони, он два с половиной года, как ушел из правительства, а Гордон являлся действующим премьер-министром; значит, кто, как не Гордон, принимал это решение?

Макиавелли полагал, что в дополнение к способности решать быстро и без колебаний государю необходимо врожденное политическое чутье. Действительно: у одних политиков абсолютный слух, а другим медведь на политическое ухо наступил. Одни политики умеют уловить настроение масс и задать ему нужный вектор — другим этого не дано.

Реакция Тони Блэра на гибель принцессы Дианы (31 августа 1997) является примером наличия абсолютного политического слуха. Когда стало известно об аварии, Ник Мэттьюс, дежуривший на Даунинг-стрит, 10, не мог связаться с Тони — впервые с выборов того года Тони ночевал в своем избирательном округе, в Тримдоне. А там в спальне нет телефона. Ник позвонил в недавно построенную будку дежурного полицейского, что возле дома Тони, однако полицейский решил, что его разыгрывают; он не собирался рисковать карьерой, вламываясь к премьер-министру среди ночи. Вот если бы такое распоряжение дало вышестоящее начальство, тогда другое дело. Ник позвонил в отделение полиции Дарема и убедил дежурного офицера дать приказ своему подчиненному разбудить премьера. Тони проснулся — и увидел у себя в спальне полицейского. Потребовался час, чтобы заставить его встать.

Тони переговорил со своим личным секретарем на Даунинг-стрит, 10, с послом в Париже Майклом Джеем и с Алистером Кэмпбеллом. Алистер был без ума от Дианы; Тони несколько раз встречался с ней еще до своего премьерства. Также он неоднократно приглашал Диану с принцем Уильямом в Чекере — уже как в свою официальную резиденцию. В пять утра ему снова позвонили — сообщили о смерти Дианы. Это событие потрясло Тони, однако никак не отразилось на его чутье — Тони прекрасно понимал, каковы будут настроения в обществе. Именно он, а не Алистер, наградил Диану эпитетом «народная принцесса»; как известно, эпитет был моментально подхвачен и прижился. В дневнике я записал: «Тони явно глубоко скорбит по Диане, но в то же время чувствует необходимость открыть свою скорбь британскому народу. Удивительно, каких масштабов достигло народное горе. Принцесса была противоречивой личностью, но сейчас, похоже, все ее любят».