Новый Михаил [трилогия]

— Нет, — Беррингтон продолжает улыбаться, — вы там все равно ничего такого не увидели. Ну, знаете теперь, что капсул несколько и что с того? Это, ровным счетом, ничего не меняет.

— Эта капсула работает с 1923 годом? — решаю до конца выудить из собеседника максимум информации.

— Я не стану ни подтверждать, ни отрицать озвученную вами версию. Это вопрос вне уровня вашего допуска. — Профессор еще раз затянулся и затушил сигарету о блюдечко из под кофе.

Я осуждающе качаю головой.

— Фи, мистер Беррингтон, вы такой весь из себя джентльмен, а сигарету о блюдечко тушите.

Тот покосился на меня, а затем спокойно ответил:

— С кем поведешься от того и наберешься, как говорят у вас в России.

— А вы откуда так хорошо знаете русский язык?

— Если я вам скажу, что мечтал всю жизнь прочитать «Войну и мир» в оригинале, вас такая версия устроит?

Качаю головой.

— Нет. Скорее поверю в ответ, что языком потенциального противника нужно владеть в совершенстве.

— Ну, вот и верьте, во что хотите. — Беррингтон пожал плечами. — Давайте вернемся к нашим баранам. Близится 11 марта. Мне нужно знать ход дальнейших действий по вашей миссии. Вы в игре?

Я задумался. Ну, а вообще, какие варианты-то? Отказаться? Глупо. Да и что в Москве скажут? Но и нечисто у них тут что-то, и в воздухе все явственнее попахивает дермецом. И полное ощущение, что вентилятор ждет меня впереди. Но ведь нужно разобраться! Да и с оборудованием этим хотелось бы больше ясности. Рассказ профессора был чудесен и абсолютно неинформативен. Чувствуется в нем опытный боец невидимого фронта — палец в рот не клади! Но, из Москвы мне намекнули, что таких установок в России нет и принцип их работы неясен.

— Да, профессор, играем дальше. Сдавайте карты.

* * *

Последующие дни проходили в обычном на первый взгляд режиме. Чувствовалась правда в атмосфере некоторая нервозность и недосказанность, которые, впрочем, вполне могли быть вызваны присутствием довольно большого числа солдат в черной форме и с оружием, которые с того памятного дня вдруг стали стоять у дверей, прохаживаться по коридорам и вообще бдеть. На солдат многие сотрудники косились с неодобрением и явной опаской.

В остальном же, проект особых изменений не претерпел. Единственно, мне как-то бросилась в глаза повышенная нервозность у самого Каррингтона, и это было довольно странно, ведь он был чуть ли не вторым человеком в этом проекте, с чего бы ему нервничать-то?

А еще я нигде не видел моего знакомого серба и мою капсулу обслуживали уже другие техники. И вообще вся моя техническая команда сменилась в полном составе, что так же не могло не навевать на нехорошие мысли.

И еще один момент — нас не выпускали больше из здания. Всех сотрудников перевели на казарменное положение, и солдаты блокировали любую попытку выйти. И я видел, как у сотрудников не срабатывали карты пропусков на тех дверях, которые вели в сторону выхода.

На мои расспросы Каррингтон ответил что-то невразумительное и настоятельно порекомендовал готовиться к сеансу 11 марта и не влазить не в свои дела.

* * *

ЛОНДОН. 11 марта 2016 года.

На Каррингтона я наткнулся в коридоре по дороге к капсуле. Вернее наткнулся на его руку, которая возникла неожиданно, словно из ниоткуда и затащила меня в какое-то маленькое техническое помещение, где хранился всякий хлам.

Ллойд зажал мне ладонью рот и жестом приказал не издавать ни звука. Он настороженно прислушался, выглянув в коридор и убедившись, что никого нет, быстро зашептал:

— Здесь нет камер. Слушайте меня и не перебивайте. И не удивляйтесь. Все что вам рассказывали — вранье.

Глава 3. Без права на будущее

ЛОНДОН. 11 марта 2016 года.

— Проект «Ковчег» создан не для изучения прошлого, как вам рассказывают, а для контроля будущего. По всему миру строятся такие центры, в которых операторы шлют призывы в будущее в свой адрес, в адрес своих потомков и других допущенных к делу сотрудников проекта. Вот уже два года ежедневно уходят в будущее сигналы…

— Но зачем? — не выдержал я.