— Чернь… громит квартиры офицеров…
ПЕТРОГРАД. Васильевский остров. 27 февраля (12 марта) 1917 года.
Сидя на чердаке мальчишки наблюдали за тем, как перепуганный дворник поспешно распахивал ворота, и как во двор въехал грузовик, увешанный красными флагами и транспарантами, и буквально облепленный радостно ревущей вооруженной публикой, которая наполняла не только кузов, но и висела на подножках кабины, а пара геройского вида матросов сидела даже на капоте машины, используя крылья передних колес в качестве подставки под ноги. Когда грузовик затормозил, из него стали выпрыгивать вооруженные люди. Довольно странное сочетание солдат, матросов и даже каких-то рабочих, а также их довольно лихой вид и вызывающее поведение, характеризовали прибывших не как отряд, а, как не странно это звучит, именно как компанию военных и привоенившихся.
Многие из прибывших были крест на крест опоясаны пулеметными лентами, хотя вооружены были далеко не все. Да и оружие их поражало своим разнообразием и разномастностью. Тут были и обычные трехлинейки, и кавалерийские карабины, и маузеры, и наганы, а у некоторых вместо оружия в руках были казачьи шашки и даже лопаты, которыми они воинственно размахивали из стороны в сторону. Был в грузовике даже пулемет. Единственное что объединяло всю это разномастную компанию, это были красные банты на груди, да еще, пожалуй, общая страсть к выкрикиваниям революционных лозунгов и угроз в адрес буржуев вообще и офицеров в частности.
Старший в этой компании, диковинно одетый и поразительно похожий на незабвенного Попандопуло из фильма «Свадьба в Малиновке», подозвал к себе дворника и потребовал у него назвать «подозрительные квартиры», в которых следует немедля провести обыски и экспроприации «всего награбленного у трудового элемента». Бледный дворник что-то залепетал в ответ и вот уже прибывшие начали разбегаться по парадным.
— А чё у солдат командир не военный?
Егорка оглянулся на спросившего Матвея, с которым они сидели на чердаке, и пожал плечами.
— А я-то почем знаю? Могёт быть, что и переоделся.
Матвей хмыкнул и отрицательно замотал головой.
— Не, Егорка, не могет того быть. По ём же видать, что никакой он не военный. И морда в нево, как у прохиндея.
Где-то в доме прозвучал выстрел. Потом еще один. Несколько человек из прибывших побежали на звук стрельбы, кто-то кричал, что нужно кого-то ловить у черного хода, в общем, все пришло в то хаотическое движение, когда каждый действует сам по себе, но, тем не менее, подчиняется движению и настроению толпы, в которой он находится.
И вот из подъездов начали выталкивать каких-то перепуганных людей, среди которых попадались и женщины. Выведенных во двор жильцов, а так же дворника дома, начали заставлять залезть в кузов грузовика, но дальше случилась заминка — нужно было найти желающих ехать с задержанными в штаб в качестве конвоя, но ехать никто не хотел, порываясь принять участие в увлекательнейшем занятии — обыске «подозрительных квартир» и следующей за обыском экспроприации найденного.
Мальчишки на чердаке активно перешептывались глядя на то, как переругиваются прибывшие. Зрелище было забавным и Егорка с Матвеем время от времени прикрывали ладошками свои рты, для того чтобы не смеяться в голос и не привлекать к себе внимание.
Казавшееся поначалу таким скучным сидение на чердаке обещало стать весьма интересным и два друга уже не жалели о том, что им пришлось вместо интересных хождений по улицам отсиживаться в этом унылом месте. А вначале они сильно грустили по этому поводу и уже разрабатывали планы побега из под родительского запрета.
А запрет был весьма весомым. После того как Егор заявился домой и застал мамку всю в слезах, которая поначалу бросилась к нему и прижала к себе, а затем отходила какой-то тряпкой, он еще пытался вяло огрызаться про то, что все равно будет бегать на демонстрации. Но вот после того, как вернулся батяня, искавший его по всем улицам, а потом отходивший сына розгами по всем его худым мягким местам и запретивший даже нос показывать в районах всяких шествий и столкновений, Егорка решил от греха пока обождать с этим увлекательным делом, спрятавшись здесь, на крыше сарая со своим закадычным дружком, который попал под такой же запрет.
Отцы двух друзей хорошо знали друг друга и, возможно, так же были друзьями, хотя на взгляд мальчишек дружба взрослых весьма отличается от их совместных походов и озорных проделок. Впрочем, взрослые тоже не понимали их, ведь как иначе объяснить постоянные запреты и наказания? Разве в их возрасте они сами не так себя вели?
Но размышления на эти темы были скучными, тем более что события во дворе продолжали разворачиваться в интересном ключе.