Новый Мир ( № 1 2005)

Главный роман австрийской писательницы впервые вышел по-русски в 2002 году. Первый тираж был раскуплен очень быстро — скандальный успех обласканного каннским жюри одноименного фильма пробудил интерес и к его литературной основе. Два года спустя “Симпозиум” вновь угадал: переиздание “Пианистки” поспело аккурат к известию о присуждении Елинек Нобелевской премии.

Впрочем, думаю, и без этих подпорок — фильм, премия — читательская судьба русской “Пианистки” сложилась бы вполне успешно. Людям свойственно искать простые ответы на сложные вопросы, пытаться объяснить несовершенство человека и мира отношениями собственности или детскими травмами, сводить все буйство красок к монохромности. А для этого роман Елинек подходит как нельзя лучше.

С момента выхода в 1983 году “Пианистка” бурно обсуждается в мире, а теперь и в России. При этом отечественные споры в точности повторяют западные: моралистка Елинек или безнравственная особа, оправданы сцены насилия и жестокости в романе или нет, порнография это или не порнография и так далее. И это понятно, потому что больше спорить, собственно, не о чем: никакой множественности интерпретаций “Пианистка” не допускает, текст послушно следует за идеологической схемой, действие от первой до последней страницы движется по прямой, никуда не сворачивая. Это главный недостаток романа Елинек — он слишком покорен автору и оттого прямолинеен, его роль, по сути, сведена к иллюстрированию авторской концепции (тоже не слишком оригинальной), его финал запрограммирован. Информация на выходе равна информации на входе. Ни стилистическое мастерство автора, ни прекрасный перевод не спасают.

Авторитарная мать, сумасшедший отец, неспособность любить, садомазохизм, вуайеризм, фригидность, ненависть к собственной плоти плюс частная собственность, атомизированное общество, репрессивное государство — вот ингредиенты коктейля, знакомого нам по Марксу, Фрейду и сотням марксофрейдистов и фрейдомарксистов. Искателей системы универсальных отмычек, любителей решать задачи из высшей математики при помощи таблицы умножения хватало всегда. Но зачем писателю редукционистские схемы, противопоказанные литературе, которая всегда “larger than life”?