Новый Мир ( № 1 2007)

Везя Асю, я испытала нежность к Арсению, ведь он проявил милосердие и мужество, выбравтакуювозлюбленную, и украдкой промокнула горячие глаза рукавом.

“У меня была похожая коляска”, — сказала Ася. Она расстегнула платье и показала шрам на позвоночнике и, накрест, след от пролежня. “Я два года пролежалаприкованная. Пойдем ко мне, накормлю тебя борщом. Арсений у матери”.

Он купил этот дом после моего отъезда, с мебелью. Там было сыро, темно и тоскливо. Мутные, мутные зеркала, серое, серое кружево салфеток. Дом не осушил слез после смерти своей девяностолетней хозяйки. Ася не слишком следила за чистотой. Борщ был вкусным, но лицо нищеты проступало в трещинах эмали на дне миски. Ася рассказывала: “Нас моя мать кормит, Сенькина мать не помогает — десять детей! Как мой Сенька одевается? Моя мать ему две рубашки купила, а то не было. У него трусы только одни! Моя ж мать ему не будет трусы покупать!” — она доверила мне интимную тайну как ближайшей родственнице, что в каком-то измерении было недалеко от правды.

После развода Арсений нанялся пчеловодом на частную пасеку и погубил ее. С тех пор он работал на стройке, но денег не получал: в день зарплаты к нему приходил человек в спортивном костюме, облепляющем его и в то же время провисающем складками, как шкура на породистом псе. Золото мерцало сквозь шерсть на его груди.

“Я полежу с грелкой поджопой,мне так врач сказал делать. Ты посиди со мной. У меня недержание — нерв защемлен, — говорила Ася из полумрака, раскинувшись в позе Веласкесовой Венеры. Свет прятался по углам серыми жемчугами. Пахло мышами и приятной погребной сыростью. — Я еще в Ригаре жила, — продолжала Ася, — приехала на каникулы в Сурки, к дяде Юсуфу, это брат мамин, она наполовину узбечка. Пятнадцать лет, я девочка еще была. Пошла вечером гулять, познакомилась с Арсением.Ой, жопа горит! —Ася ёрзнула, подтягивая под себя платье. —Целовалися,так приятно, потом он меня уложил на траву, мне уже все равно стало, только ойкнула”.

Я прекрасно помню эту ночь. Ждала мужа, часто выходила за калитку. Небо было слепым, но совершало попытки чудесного прозрения, — моргали зарницы, и каждый раз ночь вздрагивала всем телом. О щиколотки моей тени терлась длинноногая тень собаки. Мне казалось, я чувствую ее прикосновение. Обернулась — маленькая болонка семенила вдалеке.