Новый Мир ( № 1 2009)

Ему чудилось, он уснул. Спал — и уже не мог очнуться. Реальность всего лишь растворилась в этом сне и поэтому больше не ранила, ничего не значила. Сомнамбула. Он ходил на уроки, не помня себя, учился, что-то делал, возвращался домой, а по вечерам — в студию. Текло медленно время. Вдруг, как в песочных часах, просыпалось… Ему говорили, что он должен сделать очень важный выбор. Точнее, даже не выбор: должен был осознать как приговор, что не может продолжить обучение в школе. Плохое поведение... Плохая успеваемость... Но теперь это надоевшее понукание отлилось в свинцовую формулировку: негоден. Пятерка по рисованию. Четверка по истории. По литературе. Это были его оценки, жалкая горстка преданных доблестных воинов в окружении трусов и предателей. Да, все потерять, сразу все потерять, даже не дав сражения и не понимая, когда же, кем решалась его судьба!

Как это называлось? Токарь. Фрезеровщик. Повар. Шофер. Машинист башенного крана. Какие-то вонючие, именно вонючие профтехучилища — и новые экскурсоводы, мастера, что как будто учили жить и рассказывали о санаториях и зарплатах на своих заводах. Он возвращался домой после этих экскурсий, рассказывал матери... И она говорила: “Это благородно, посвятить свою жизнь...” А потом ему снились и снились эти фабрики, заводы — во снах огромные и безлюдные, как дворцы или даже машины, и он просыпался от страха, пережив в своих путешествиях по этим мирам что-то тоскливое, безысходное, душное, гибельное.

Карандаш был бледен, растерян. Утешал, понимая, что ничего нельзя изменить. Ходить в его студию? Даже в этом больше не было смысла. Какой же тогда был смысл раствориться в его занятиях, какое он, учитель, готовил своим ученикам будущее? Блистать на образцово-показательных уроках? Умилять родителей своими поделками, очень и очень далекими от мастерских работ? Ведь этому учат в особых школах, еще с детства — рисовать, писать... И все они заранее были бы обречены в этом сражении, ведь их школа была самой обыкновенной и они были — самые обыкновенные, а необыкновенным был лишь он один, их учитель.

Он расплакался в его кабинете, когда остались одни. Расплакался совсем как ребенок. Как это стыдно помнить. Такие слезы. Бедный Карандаш, и он сдался... Он пообещалвсе устроить— и сдался, переменившись, перестав быть самим собой. Все такой же сосредоточенный, но тихий, покорный и еще, казалось, ласковый, но отчужденный, он что-то решил — и отобрал для этого его работы. Точнее, забрал, потому что многое незаметно подправил.