От него ждали удивления, продолжения таинственной и поэтому занимательной игры. Взрослые дети, они обманывались, не чувствуя, что у этого человека могла быть своя, вполне осознанная, возможно — высшая для него цель, которой служил он сам и хотел заставить служить, но не эта игра. Но все же это было удивительной игрой... Бумага, краски... Учитель... И теперь, действительно, урок, у которого уже есть название: “Урок фантазии”. Он произносит это испытующе, обозначая — будто свое же присутствие в классе — значительной паузой... Все должны запомнить это, запомнить — и получить на что-то право.
Он предоставил ученикам полную свободу, какую только дают краски. О, как это было странно и трудно: осознать, что свободен, и, вспоминая себя ребенком, выдавливать на бумагу голубые деревья, желтое небо... ну, что же еще? Новое задание, еще один урок: описать то же самое в словах. Это уже сочинение. И каждый должен начинать свое строкой: “Я вижу...”
Карандаш объявит, что хочет создать изостудию.
Нет, не кружок — “cтудию изобразительного творчества”.
А в один день на голых и пустых стенах его кабинета вдруг появятся репродукции: цветные картины в настоящих рамах.
Принес их сам — и развесил, не спрашивая ни у кого разрешения.
Странности его и без того оказались к этому времени под подозрением. Терпеть их приходилось лишь потому, что, пока не окончился учебный год, избавиться от учителя не было возможности.
Директриса распахнула дверь, молча вошла в класс, осмотрела широко стены — и заорала, приказав все тут же убрать... Была она не напугана — а разгневана страхом. Учитель застыл, ничего не услышал. Она приказала ученику — но в его присутствии никто бы не посмел это сделать. Карандаш спокойно произнес: “Это репродукции картин великих художников, хранящихся в советских музеях”. И несчастная опустошенно застыла... Потом она бросилась куда-то звонить. Весь день в школе царил переполох, как будто здание горело и дымило. Кто-то приехал и, осмотрев стены, — уехал. Карандаша куда-то вызывали и о чем-то с ним беседовали — но репродукции остались на своем месте. Директор школы, казалось, сама же проверяла их сохранность что ни день — распахивала дверь, входила и, убедившись, что в ее отсутствие ничего не подменили, разрешала продолжить урок. Может быть, мстила. Карандаш замолкал — но ее появление встречал уже со спешащей покорной благодарностью за внимание.