Новый Мир ( № 10 2005)

Ее пульс не переменился. Она только резко расправила плечи, вскинула голову и пригладила волосы. У взлетевшей руки был какой-то больной излом.

Умеет держать удар или еще не поняла, что это значит? Именно для нее...

— Вот и разъяснилось. — Анна быстро зашагала прочь от этого места. Метнулась в противоположную от Невского сторону. Молча.

Не говорит — и не надо, пусть, решил сперва Евгений.

Ступив на мостовую, Анна зажмурилась, вместо того чтобы — как положено — посмотреть налево, и испуганно прошептала:

— Теперь можно идти?

— Можно. — Евгений сжал у локтя ее легкую висящую руку и сделал два нешироких, подлаживающихся шага по проезжей части.

Анна не сдвинулась с места.

— А теперь?! — вдруг закричала она высоким, страшным фальцетом.

Посмотрев искоса на раненое лицо, Евгений понял: надо помогать. Он обхватил ее за талию и решительно потащил обмякшее, покорное тело через пустой Литейный. Если бы так же просто можно было расправиться и с постановлением... Перепрыгнуть на другую сторону, пока оно не разлилось по всей ее жизни...

— Что разъяснилось? — всего-то и спросил он, когда Анна притопнула ногой, чтобы вернуть на место чуть не свалившуюся черную лодочку.

Она усмехнулась, и потек рассказ в ритме неторопливого, равномерного шага:

— Утром я пришла в Союз за лимитом. В коридоре встретила Зою Никитину. Она посмотрела на меня заплаканными глазами, быстро поздоровалась и вильнула в сторону. Я думаю: бедняга, опять у нее какое-то несчастье. А ведь на фронте убили одного сына, и совсем недавно приятель-подросток случайно застрелил другого. Сама отсидела... Потом от меня шарахнулся сын Прокофьева. Вот, думаю, невежа... Прихожу в комнату, где выдают лимит, и воочию вижу эпидемию гриппа: все барышни сморкаются, у всех красные глаза. — Даже от такой небыстрой ходьбы ее дыхание сбилось, она остановилась, помолчала минуту и, передохнув, снова двинулась. — Возвращаюсь домой. А по другой стороне Шпалерной — Миша Зощенко. Мы с ним, конечно, всю жизнь знакомы, но дружны никогда не были. Так, раскланивались издали. А тут он бежит ко мне. Чуть под машину не угодил. Поцеловал обе руки и спрашивает: “Ну что же теперь, Анна Андреевна? Терпеть?” Я слышала вполуха, что дома у него какая-то неурядица. Отвечаю: “Терпеть, Мишенька, терпеть!” И проследовала...

“Эта не пропадет!” — прямо как красноармейцы из девятнадцатого года, подумал Евгений, когда без сна лежал на нижней полке купейного вагона в “Красной стреле”.

 

14