Читаем Новый Мир ( № 10 2009) полностью

И создал, и люблю — и в этом нет разлада:

Так любят статую и совершенный стих.

Все мелочи учел и сверил каждый штрих —

И ты теперь всегда свидетельствовать рада,

Какая мне, творцу, и слава и награда

В тебе, оставшейся навек среди живых.

И лишь одно меня смущает, что гордиться

Сама не можешь ты своею красотой:

Ведь это я тебя придумал, да такой,

Что ни один шедевр с тобою не сравнится,

И мы обручены и небом и землей,

О божество мое, холст, мрамор и страница!

(1912)

 

Ад

Пустыню перейдя, измученный от жажды,

Припал к морской воде, но пить ее не смог.

Я — путник жаждущий, ты — море и песок:

Я дважды изнемог, ты победила дважды.

А вот прохожий: он гулял себе однажды

И казнь влюбленного, ликуя, подстерег.

Несчастный висельник, когда настанет срок,

Неужто гнусному гуляке не воздашь ты?

Тот жаждущий, и тот повешенный, и тот

Зевака — ждет их ад в душе моей, могила

С названием: “Хочу, чтоб ты меня любила!”

Я вырыл сам ее, пускай в нее сойдет

Любовь, — она, как смерть, прекрасна, и к тому же

Скажи: ты слышала, что смертны наши души?

(1912)

 

*     *

  *

Стою на берегу; даль без конца и края.

Начало осени: курлычет птичья стая.

А волны пятятся и оставляют клад —

Серебряных медуз. Вдали друг другу в лад

Плывут суда, а я, устав от рифм несносных,

Гляжу, как дует бриз и умирает в соснах.

Здесь, где бродил Гюго “среди глубоких рощ”,

Я думаю о том, какая скрыта мощь

В церквях, и в кладбищах, и в жителях суровых,

И в горьком табаке в гостиницах портовых.

Но горше табака тоска моей души.

Задумчивый закат тускнеет, и в тиши

Напор угасших волн медлителен и редок —

Так в сердце кровь моя вскипает напоследок

И обнажает, как былое ни лови,

Обломки памяти на отмелях любви.

Но гордый океан берет свое впотьмах:

Он дик и одинок, он с бурей не в ладах,

И, побеждая страх, из мрака рвется к свету,

И все поет, поет, поет под стать поэту.

1913

 

 

*     *

  *

На самом дне твоих глубоких глаз

Моя душа покоится сейчас

      Ее никто не спас

На самом дне любви где замолчали

      Воспоминанья и Печали

1914

 

Лазутчица

Лазутчица любви моей

О память память на заметку

Ты все берешь иных верней

Всего на час уйдя в разведку

Всего на час,

Но найден лаз

Чтоб крепость взять без подготовки

И сердцу дать на этот раз

Осуществить его уловки.

Мы наугад сквозь гарь и дым

Моя лазутчица с тобою

Пройдем и сердце убедим

Что можно победить без боя

1915

 

*     *

  *

Опять зима опять печали

И сердце бьется в пустоте

Пустые дни пустые дали

Зимой отдаться бы мечте

Да сердце выдержит едва ли

Оно саднит и ноет так

Что тяготит разлуку нашу

Ты ждешь меня подай же знак

И я созвездьями украшу

Невыносимый полумрак

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары