Новый мир. № 11, 2002

риторический свет стекленеет в ноябрьском пике
знают тусклое дело спираль и прямая вода
ночь равна дигиталису на костяном языке
никогда как говаривал кто-то нельзя говорить никогда
пар словарный недолго цветет над безлюдным мостом
шар товарный в размывах на небе желтеет пустом
на ходу холостом шутит время и тешит звезда
заедает пропеллер летучего братства с быльем
забегает вперед приворотного зелья тщета
как балдели вповал как повально галдели нальем
не успеешь хлебнуть а на донышке нет ни черта
изгибаются цоколи в поздних лекалах сырых
криворукие ветры строения жалят поддых
в геометрию млечного сна забирается их колгота
так пойдем через раз забывая какой поворот
пропедевтику тьмы как таблетку катая во рту
от потухших домов от чернильного скарба и от
отставного безумья хмелея на влажном ветру
сплошь в подземное эхо здесь перетекают шаги
славы нет волоокому богу твердить помоги
отсыревших дерев примеряя слепую кору

Выставка

А. К.

Над коллекцией лафитничков, бутылей, штофов
сплошь с тиснением, гербами да вензелями
снова вспыхивает и гаснет досужий шепот,
воображенье публики походя воспаляя.

Это было в какие-то времена не наши —

переклички пробок, причуды пены, лихие спичи.
В нос швырялись карты, опрастывались патронташи,
и над секундантами крики носились птичьи.

Или народник, балуясь монополькой,

кровь из носа требовал земского пересмотра,
отражался в склянке, выпуклой и неполной,
в меблированных яро встречая утро.

А еще вариант — школяры и прочие раздолбаи,

листьями выпускными завешанные в июне,
из горла коллекционное родительское хлебали,
в обобществленную емкость пуская слюни.

Что за глупые стеклодувы вывели эти виды

на боках и гранях нестойкого матерьяла?
Разлетались в осколки замыслы, вдребезги шли обиды —
и смертей, и славы вновь становилось мало.

И по новой выходит тянуть чумовой напиток,

наблюдать, как свет расслаивается сквозь стенки,
и впивать той радуги вневременной избыток,
забывая тона столетий и собственных лет оттенки.

Сквозь грипп

Как ни странно, точно помню номер дома
на железном покореженном квадрате
в слепом полукруглом переулке,
густую крупу за двойными стеклами,
теснину крыш с разноростными антеннами,
довоенный комод, а высоко над ним
«Охотников на снегу» в потемневшей раме
и мягкие брейгелевские сумерки
по углам аккуратно прибранной комнаты.

После уроков