Новый Мир ( № 11 2007)

Ирина Дудина. Рай и ад. Стихи. Перевод с русского Э. Намдар. Wien, VIZА edit, 2006, 182 стр.

Идеи поэтического слэма, привитые отечественному культурному пространству благодаря усилиям Вячеслава Курицына, получили наивысшее развитие в стихах Андрея Родионова. Так по крайней мере принято считать: более внимательные читатели и критики давно заметили, что Родионов выбивается из навязанных ему рамок, что это подлинный лирик, не чуждый при этом культурной игры. Однако возобладало представление о том, что слэм-поэзия есть (особенно на этом настаивает Анатолий Ульянов, идеолог украинского слэма, еще более брутального, нежели русский) сочетание агрессии, предельных эмоций, обсценной лексики, нарочитой личной откровенности, буквально понятого “прямого высказывания” и описания свинцовых мерзостей жизни (еще раз подчеркну, что на деле это не имеет отношения ни к Родионову, ни к нескольким другим талантливым авторам, участвовавшим в турнирах слэма).

Во всяком случае, слэм — частный случай общего движения новейшей поэзии к эстрадности. Эстрадность при этом может принимать и весьма элитарные, и безыскусно-массовые формы. Несколько поэтов разных судеб и творческих манер обращаются к поэтической эстраде. У действительно интересных авторов это обращение происходит по-своему.

В Петербурге среди наиболее ярких “эстрадников” выделяются три женщины: Наталья Романова (не путать с Анастасией Романовой!), Юлия Беломлинская, Ирина Дудина. Последняя выпустила сборник избранных стихотворений (до этого у нее были роман в микрорассказах и две книжки стихов, одна из них — самиздатская). Что занятно, этот сборник является билингвой; русский текст сопровождают переводы на немецкий, сделанные Элизабет Намдар. Не берусь оценивать качество перевода, отмечу лишь, что немецкоязычному читателю в особых комментариях потребовалось объяснять, кто такие Штирлиц, Гоголь, Гребенщиков и Бианки.

Среди собратьев (и сестер) по “эстрадной” поэзии Дудина отличается достаточно спокойной, неистеричной интонацией; вместе с тем она в наибольшей степени воспринимает ироническую сторону этого поэтического движения:

К чему ты, грязная свинья,

Почто ко мне пьяной приходишь,

И взор нечистый свой, гадёныш,

Бросаешь в чистую меня.

Увешан тьмою пьющих бесов,

С собой несёшь спиртовый дух.

С каким таким ты интересом

Мой половой терзаешь пух?

Потом лежишь и умираешь,

Вонзая кость свою в мой пухленький диван.

Хоть я считаюсь русской поэтессой,

Но не люблю тебя, типичнейший Иван.